Недобрый день (День гнева) (Другой перевод)

Стюарт Мэри

— Младших принцев приглашают отужинать с госпожой, но сейчас она требует принца Мордреда, и только его одного.

Уже выходя, Мордред услышал, как Гавейн тихонько шепнул Гахерису:

— Не глупи, никакое это не отличие! Утром она и не взглянула в его сторону, верно? А то не знаешь почему! Или забыл про Габрана? Бедняга Мордред, не позавидуешь ему!

Мордред спешил за провожатой через лужайку. В траве, выклевывая червяков, перепархивали каменки, в ветвях заливался дрозд. Солнце еще грело, в воздухе разливался аромат цветущих яблонь, примул и желтофиолей, посаженных вдоль дорожки.

Мальчик ничего не замечал. Он полностью ушел в себя, думая лишь о предстоящем

разговоре. И почему у него недостало смелости возразить королю, когда тот сказал: «Я отказываюсь с ней видеться, ныне и вовеки, но ты ее сын и, сдается мне, должен к ней съездить, пусть лишь учтивости ради. Повторять визит не обязательно. Но в этот раз, один-единственный раз, ты не можешь уклониться. Я отобрал у нее королевство и сыновей; пусть не говорят, что я был жесток с ней в придачу».

И в сознании бастарда, заглушая последнее воспоминание, навязчиво зазвучали два других голоса: один — мальчишки Мордреда, рыбацкого сына, второй — принца Мордреда, сына верховного короля Артура и взрослого мужа.

«С какой стати ее бояться? Она не в силах повредить тебе. Она беспомощная узница».

Это говорил принц, высокий и храбрый, в расшитой серебром тунике и новехоньком зеленом плаще.

«Она ведьма», — уверял мальчишка-рыбак.

«Она — узница верховного короля, а верховный король — мой отец. Мой отец», — повторял принц.

«Она моя мать, и она ведьма».

«Она уже не королева. Она утратила власть».

«Она ведьма, она убила мою мать».

«Ты ее боишься?» — насмехался принц.

«Да».

«Почему? Что она может сделать? В этом святом месте она даже заклятие сотворить не сумеет. Ты ведь уже не один на один с нею в подземной гробнице».

«Знаю. Сам не возьму в толк, в чем дело. Она одинокая женщина, беспомощная узница, а я все равно боюсь».

На женской половине монастыря, во дворе под аркадой обнаружилась открытая дверь. Прислужница поманила рукой, и мальчик проследовал за нею по недлинному коридору к следующему проему.

Сердце его тяжело колотилось, ладони взмокли. Мордред до боли стиснул кулаки, затем неспешно разжал пальцы, отчаянно стараясь успокоиться.

«Я Мордред, я сам себе хозяин, я ничем не обязан ни ей, ни верховному королю. Я выслушаю ее и уйду. И больше мы не увидимся: возвращаться мне незачем. Кем бы там она ни была, что бы там она ни наговорила, это все пустое. Я сам себе хозяин и поступать стану так, как угодно мне».

Не постучав, прислужница открыла дверь и шагнула в сторону, пропуская гостя вперед.

В просторной, скудно обставленной комнате веяло холодом. Стены на манер мазанки были грубо оштукатурены и покрашены, на каменном полу — ни ковров, ни настила. Со стороны аркады обнаружилось незастекленное окно, открытое вечернему ветру. Напротив — еще одна дверь. У протяженной стены притулились массивный стол и резная скамья из полированного дерева. В дальнем конце стола стояло единственное кресло — с высокой спинкой, прихотливо украшенное, но без подушек. С обеих сторон — по деревянному стулу. Стол уже накрыли к вечерней трапезе: оловянные блюда и чаши перемежались с посудой из красной глины и даже дерева. Некая часть сознания Мордреда — та часть, что холодно наблюдала за происходящим, невзирая на повлажневший лоб и неистово колотящееся сердце, — не без иронии подметила, что сводных братьев ждет ужин весьма скудный даже по монастырским понятиям. Но тут дальняя дверь открылась, и в комнату вошла Моргауза.

Когда-то давно, впервые оказавшись среди дворцовых огней и красок, лицом к лицу с королевой, оборванный мальчишка-рыбак не замечал ничего

вокруг; сейчас в этой голой, промозглой комнате Мордред, снова позабыв обо всем на свете, не сводил глаз с королевы.

На Моргаузе было все то же черное, уместное для посещения церкви платье, никаких тебе ярких красок и украшений, лишь серебряный крест (неужели крест?) висел на груди. Волосы строго заплетены в две длинные косы. От вуали она избавилась. Королева шагнула вперед и встала рядом с креслом, одной рукой опираясь о высокую спинку, другой поддерживая платье. И молча застыла в ожидании. Тем временем прислужница заперла дверь на задвижку, тяжело и неспешно ступая, пересекла комнату и скрылась во внутренних покоях. Дверь открылась и закрылась за ее спиной, но Мордред успел углядеть в проеме составленные вместе кресла и блеск серебра под ворохом цветных тканей. Раздался торопливый говорок, но болтунью тут же одернули. Дверь тихонько затворилась — и мальчик остался наедине с королевой.

Он выжидательно замер. Моргауза повернула гордо посаженную голову, намеренно затягивая молчание. Свет из окна затрепетал в тяжелых складках платья, и дрогнул серебряный крест на груди. Вдруг, словно ныряльщик, поднявшийся на поверхность, бастард отчетливо различил две вещи: суставы пальцев, вцепившихся в черную ткань у бедра, заметно побелели, грудь учащенно вздымалась. Итак, Моргауза тоже предвкушала эту встречу не столь уж и хладнокровно. Королева напряжена не меньше его.

Но Мордред разглядел не только это, еще — отметины на штукатурке: драпировки срывались в спешке; светлые проплешины на полу — там прежде лежали ковры; царапины там, где проволокли стулья, светильники и столы — всю мебель, достаточно легкую для женских рук, — чтобы схоронить во внутренних покоях вместе с подушками, серебром и прочими предметами роскоши, без которых Моргауза почувствовала бы себя жестоко обделенной. Ах вот в чем дело!

Снова, по обыкновению своему, Моргауза разыграла целый спектакль. Строгая черная одежда, голые стены, холодный зал, отсутствие слуг — королева Оркнейская по-прежнему радела об отчете, который отвезут назад к Артуру, и о том, что за зрелище откроется ее сыновьям. Принцам должно увидеть в ней одинокую, угнетаемую жертву, заточенную в мрачном узилище.

Этого было довольно. Страхи Мордреда рассеялись. Он церемонно поклонился и принял непринужденную позу, дожидаясь дальнейшего развития событий, словно безмолвие и пристальный взгляд королевы нимало его не смущали.

Узкая кисть соскользнула со спинки кресла, подхватила тяжелую юбку с другой стороны. Моргауза величаво шагнула к креслу и села. Расправила черную ткань на коленях, сложила руки, ослепительно белые на черном фоне, подняла голову, смерила гостя медленным взглядом. Только теперь мальчик подметил, что на ней королевский венец Лотиана и Оркнеев. Жемчуга и цитрины, оправленные в белое золото, переливались в алом золоте волос.

Не усмотрев в лице гостя никаких следов замешательства или благоговейного страха, королева заговорила:

— Подойди ближе. Сюда, на свет. Хм. Да, хорош. Говорят, теперь ты «принц Мордред», ни много ни мало. Украшение Камелота, подающий надежды меч на службе у Артура!

Мордред снова поклонился, не говоря ни слова. Королева поджала губки.

— Так он все рассказал тебе, да?

— Да, госпожа.

— Всю правду? И он осмелился?

В голосе ее звенело презрение.

— Это было похоже на правду. Никто не измыслит подобную выдумку хвастовства ради.

— Ага, змееныш научился-таки шипеть! А мне казалось, ты мой преданный слуга, Мордред, рыбацкий выкормыш!