Недобрый день (День гнева) (Другой перевод)
Шрифт:
— Опоили? — Гахерис медленно осмысливал сказанное братом. Затем повернул голову туда-сюда, обшаривая взглядом темные углы комнаты, словно почуявший врага зверь. Рука его снова потянулась к рукояти. — Значит, опасность все-таки есть! — хрипло вскричал он.
— Да нет же. Нет! — Мордред стремительно шагнул вперед, легко ухватил сводного брата за локоть и развернул его спиною к двери в опочивальню. — Это одно из снадобий королевы. Я знаю запах. Так что забудь о страхах и пойдем. Ясно, что королева не больна и ничто иное ей не угрожает. Королю незачем приезжать,
— Но откуда ты знаешь?..
— Да тише ты! Ну же, нам пора. Я хочу показать тебе роскошные гобелены во внешних покоях. — Мордред улыбнулся и потряс безвольную руку спутника. — Да ради богов, ты что, не видишь? У нее любовник, вот и все! Так что ни тебя, ни меня сегодня не примут!
Гахерис постоял минуту, напрягшись, словно не ощущая ладони Мордреда на своей руке, затем свирепо высвободился и метнулся к спальне. Рванул в сторону полог и пинком распахнул дверь, так что створка с грохотом ударилась о стену.
Глава 4
За одно бесконечное мгновение полного столбняка, прежде чем кто-либо двинулся, братья разглядели все в подробностях.
Обнаженный Ламорак — сверху: на влажной от пота, мускулистой спине играют блики. Моргауза — под ним, скрыта в тени, видны только жадные, неугомонные руки, да длинные волосы разметались по подушке. Смятая ночная сорочка брошена на пол, рядом с одеждой Ламорака. Его пояс, вместе с мечом и кинжалом в ножнах, аккуратно уложен на стул в противоположном конце комнаты.
Гахерис издал звук, мало похожий на человеческий, и свирепо схватился за меч.
Мордред, в двух шагах от него, предупреждающе крикнул: «Ламорак!» — и снова поймал сводного брата за руку.
Моргауза взвизгнула. Ламорак тяжело выдохнул, повернул голову, заметил, скатился с постели и бросился к мечу. Это движение выставило женщину на безжалостный звездный свет: тело, распростертое на кровати, отметины любви, рот хватает воздух, руки все еще шарят в воздухе по тому месту, где только что был любовник.
Руки упали. Моргауза узнала и Гахериса, и Мордреда, что пытался удержать брата. Визг оборвался на выдохе, она поспешно села, потянула на себя смятое покрывало.
Гахерис, ругаясь на чем свет стоит, вырвал из ножен кинжал и пырнул Мордреда в руку. Лезвие вонзилось в плоть, хватка ослабла. Гахерис высвободился.
Ламорак добежал до стула и схватил перевязь с мечом. Неловко, еще не придя в себя от потрясения, он отчаянно дергал за рукоять, но в полутьме рука запуталась в завязках, и клинок застрял. Пытаясь высвободить лезвие, Ламорак развернулся навстречу второму мечу — как был, нагишом.
Мордред метнулся мимо Гахериса и встал между противниками, уперся ладонями брату в грудь. Порез сочился кровью.
— Гахерис! Подожди! Ты не можешь убить безоружного! Не так и не здесь. Да подожди ты, болван! Он — из Сотоварищей, право судить — за королем.
Сомнительно, чтобы Гахерис его услышал или почувствовал прикосновение ладоней. Он плакал, задыхался
Прижимая к себе покрывало, ничего не видя из-за завесы волос, Моргауза попыталась перекатиться на бок, уклониться от удара. И снова вскрикнула. Прежде чем те двое поняли, что происходит, Гахерис взмахнул мечом и со всей силы опустил его на шею матери. И еще раз. И еще.
Тишину нарушал лишь глухой, жуткий звук металла, вгрызающегося в плоть и перовой матрас. Моргауза умерла от первого же удара. Покрывало выпало из судорожно сжатых пальцев, нагое тело откинулось назад, в милосердную тень. Голове пришлось хуже; наполовину отрубленная, она выкатилась прямехонько в звездный свет на пропитанных кровью подушках. Гахерис, забрызганный первым, кошмарным фонтаном крови, занес обагренный меч для нового удара, затем, взвыв, точно раненый пес, с грохотом отбросил его в сторону, рухнул на колени в лужу крови, склонил голову на подушку рядом с материнской и разрыдался.
Мордред осознал, что удерживает Ламорака в захвате настолько крепком, что больно обоим. Убийство свершилось так быстро, так неожиданно, что ни один из мужчин так и не двинулся с места. Но вот Ламорак пришел в себя, дернулся, выругался сквозь зубы, попытался оттолкнуть Мордреда. Но Моргаузе он уже ничем не мог помочь, а сын ее отрешенно стоял на коленях, не замечая ничего вокруг, развернувшись к ним незащищенной спиной, и меч его валялся в десяти шагах на полу. Клинок Ламорака дрогнул — и опустился. Даже сейчас, даже в это мгновение суровая выучка давала о себе знать. Страшное смертоубийство свершилось под горячую руку. Но сейчас руки и сердца остыли, в комнате разливался холод, и поделать ничего было нельзя.
Ламорак застыл неподвижно, уже не пытаясь вырваться. Зубы его застучали: сказывались пережитый ужас и леденящий холод потрясения.
Мордред выпустил пленника. Подобрал одежду рыцаря с пола и всучил ему в руки.
— Вот, держи. Одевайся и уходи. Оставшись, ты ничего не выиграешь. Даже если бы он был в состоянии сразиться с тобой сейчас, здесь оно не пристало, сам знаешь. — Бастард проворно нагнулся за позабытым мечом Гахериса, затем ухватил Ламорака за руку и потянул его к двери. — Выйди в соседнюю комнату, пока он не опомнился. Случившегося не поправишь, и в наших силах только помешать безумцу ухудшить дело.
В передней по-прежнему спали. Мордред прикрыл дверь и задвинул задвижку; монахиня зашевелилась во сне, пробормотала нечто похожее на «Госпожа?» и снова уснула. Мужчины застыли на месте, напряженно прислушиваясь. Ни звука, ни движения. Крик Моргаузы, тут же оборвавшийся, заглушили толстые стены и запертые двери.
Ламорак уже взял себя в руки. Вид у него был больной и затравленный, лицо — белее мела, но возражать Мордреду он не пытался и принялся быстро одеваться, лишь пару раз кинув косой взгляд на закрытую дверь жуткой опочивальни.