Недолгие зимние каникулы

Добряков Владимир Андреевич

— Ну, что там, как говорится, на большой земле?

скажет.

— Там? — Я посмотрел в окно. — Ничего. Снег идет.

А что оставалось отвечать? Не стану же рассказывать, как весело провел эти дни.

— Снег! — передразнил Грека. — Сам вижу, что снег.

— Скучновато. — Я деланно зевнул, похлопал пальцем по губам и решил, что настал момент попытаться прощупать Греку. — Скучновато, — повторил я. — Уроков ты больше не даешь…

Грека снова помрачнел и уставился в потолок.

— До сих пор понять не могу: что там застучало? Будто кто

поджидал нас.

— Говорю же: сигнализация тайная. Даже по телевизору показывали. Уезжаешь, например, в отпуск, приходишь в милицию: так и так — опасаюсь воров. Платишь деньги, и у тебя в квартире устанавливают сигнализацию. Никто уж не залезет.

Слушал Грека с интересом. Я еще больше вдохновился:

— Мы ведь не знали о сигнализации. Вдруг там по стенке проводок натянут? А я рукой задел. Темно же, за стену держался.

— Ты наговоришь! — Грека сел на диване. — Кто это станет по стенке тянуть провод? Много ли таких дураков, кто за стенку держится!

— Кто дурак — еще неизвестно! Вдруг ты сам на что-то наступил. Или рукой дотронулся. Я же не знаю.

— Да ну тебя! — Грека снова лег. — Если это сигнал был, то звонок бы зазвенел или там сирена какая. А тут — не поймешь что. Как в барабан забухали.

— Давай сменим пластинку. Надоело. — Я шагнул к буфету, просунул за стекло руку и взял самого маленького, стоявшего последним, слоненка. — Забавный какой. Гладенький…

— Не цапай! Поставь, где стоял!

Я прямо опешил: чего это Грека так взъелся?

— Будет психовать, — сказал я примирительно и поставил слоненка на место. — Синяк пройдет. А что газовая атака сорвалась — наплевать. Люди Новый год зато нормально встретили. Что плохого?

— Молчи! Не знаешь ты ничего.

— Он что, на любимую мозоль тебе наступил, враг этот?

— Борька, шею сверну! Назад будешь ходить.

— Верти. Так даже интересней. В цирке стану выступать. Все страны объеду… Разбогатею. А тебя в благодарность каждый день мороженым буду угощать.

Я совсем развеселился. Мне хотелось вывести Греку из мрачного состояния. Что у него за враг? Почему так упорно не хочет говорить?

— А враг этот случайно не пытался сам повернуть тебе шею?.. Или он только скулы мастер сворачивать?

Пожал Грека плечами — что, мол, с дурачком разговаривать, отвернулся к стенке, а голову подушкой накрыл. Я подушку приподнял и говорю:

— Тогда хоть скажи, на какую он букву?

Грека лягнул меня ногой.

Постоял я, взглянул на часы.

— Ну что, домой я пойду… Слышишь, Грека?

Он снял с головы подушку, снова сел.

— Опять, значит, один останусь…

— Давай в шашки поиграем. Есть у тебя шашки?

— Были где-то. Несколько штук там не хватает.

— Если белых, то слоники заменят.

Грека посмотрел на мирную шестерку слоников, крепко ладонью потер шею, потом перевел взгляд на меня.

— Кто враг, спрашиваешь?.. Никогда не угадаешь. Нет, Хоть первую букву скажу, хоть последнюю… Не угадаешь. И голову не ломай. Да ладно, скажу… Чего скрывать-то? Скажу… Ты

вот шутишь все. А мне шутить не хочется. Этот враг, знаешь кто? Мой отец. Вот кто. Ушел он от нас. Бросил, значит. Я в первый класс ходил, когда он бросил. Как раз в Новый год тоже. Я вот и хотел юбилей сейчас отметить. Дымком угостить… Помнишь, ты недавно спросил: почему не семь слоников? Того, седьмого, я потерял. Вынес во двор и где-то в снегу посеял. Как раз перед тем Новым годом… А мать знаешь что сказала? Это ты, говорит, виноват — счастье наше потерял. И зачем так сказала? Просто, наверно, плакала много и уж не знала, что говорить и валить на кого и лупила меня. Со зла, наверно. Ей обидно, конечно. А мне не обидно? Особенно когда узнал, где он живет. Я увидел его на улице. Он не заметил меня. А может, уже и не вспомнил бы — три года тогда прошло. Я долго шел за ним, до самого дома проследил.

Грека вскочил с дивана и встал передо мной со сжатыми кулаками.

— Жмот! Мы с матерью ему теперь до лампочки! Новую семью завел. Девочку с бантиками за руку водит, шоколадками кормит. Я два года прошу мать купить велосипед. Все обещает… Хотя, конечно, работает маляром. Да еще бабушке в деревню посылает.

Грека опустил плечи, подобрал с полу упавший журнал «Огонек».

— Жрать что-то хочется. Будешь суп со мной есть?

— Спасибо. Я домой пойду обедать. Лидка в детский сад не пошла, простудилась, ее накормить надо.

— Ну, ты заходи, ладно? Я, видишь, — Грека показал на фиолетовый глаз, — пока к базе прикован.

Я пообещал заходить. Честно пообещал. После того, что рассказал о себе Грека, мне как-то даже сделалось жалко его. Действительно не сладко ему приходится. Вот потому и злой на всех, как волк.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ —

О ПРЕРВАННОЙ ШАХМАТНОЙ ПАРТИИ, О ТОМ, КАК Я ПРОДОЛЖАЮ ТРЕНИРОВАТЬ ВОЛЮ, И ОБ ОДНОМ ОЧЕНЬ СМЕШНОМ НЕДОРАЗУМЕНИИ

Не думаю, чтобы Грека с кем-нибудь еще делился своей невеселой историей о покинувшем их отце. А мне вот взял и выложил все. Выходит, что я расположил его к себе, вошел в полное доверие. Как разведчик, я мог бы гордиться «полученной информацией». Только никакой гордости почему-то не испытывал. Я даже не знал, имею ли право рассказать своим друзьям об этом. Хотя Грека ни о чем и не предупреждал меня, но вряд ли ему будет приятно, если стану болтать об этом направо и налево. Конечно, Алеша и Марина — это не «право и лево», но как знать, возможно, им тоже не обязательно говорить про это…

В тот день так ничего и не сказал им. Просто информировал, что раненый «противник» до сих пор вынужден отсиживаться дома и никаких новых злодейских дел пока не замышляет.

А на другое утро мы и думать забыли про Греку. Я сидел у Алеши (играли в шахматы), когда зазвонил телефон. Алеша взял трубку, послушал и произнес всего лишь два слова:

— Идем. Сейчас.

— Куда это? — Мне жалко было прерывать партию: еще три-четыре хода, и сопернику неминуемо грозил «мат».