Недолго светило солнце

Стратиев Станислав

– Идите, идите домой, – почти вытолкал их Крумов. Идите, сушите свои травки. Уже поздно, и нечего нос совать в чужие дела.

Старики, виновато опустив голову, засеменили по выложенной цементными плитками дорожке.

Железная калитка захлопнулась за ними, и они продолжили свой путь к „Бакингемскому дворцу".

– Вы что, с ума посходили? – сказал Крумов. – Чего трезвоните? Ну нашли – так что из того? Зачем рассказывать каждому встречному?

– А что тут такого, Крумов? – спросил Ванка. – Ты почему так разволновался?

– Что, что! А то, что ни к чему об этом

знать всем. Понаедет милиция, начнут копать, расследовать… Беды не оберешься. Я только-только привел участок в порядок, дом покрыл черепицей… Они же все перевернут! Зачем мне это надо?

– Ты прав, – согласился бай Ламбо. – Лучше, если об этом никто не узнает.

– И уберите эти пуговицы, – сказал Крумов. – Может, действительно он из тех, кого в двадцать пятом… Только этого не хватало. И надо же было наткнуться на него! Как это получилось, что копать решили именно тут?!

– Как, как, – ответил Антон, – сам знаешь, как…

– Знаю, – сказал Крумов. – Если он действительно с двадцать пятого, то там, внизу, наверное, и другие есть. Понаедут тогда из города комиссии, перевернут все… Заварится такая каша!..

– Ну и что, если перевернут? – спросил Ванка. – Что в этом страшного?

– Как что? – рассердился Крумов. – Не понимаешь, что ли? Установят здесь памятник или мемориальную плиту… А кому хочется, чтобы во дворе у него распоряжались чужие люди?

– Ты прав, – сказал бай Ламбо. – Трепачи нам не нужны. Ни к чему нам шум поднимать.

Сашко смотрел на оловянное кольцо, тускло поблескивавшее под последними лучами солнца. Инициалы и цифры четко выделялись на немного потемневшем металле.

– Бай Ламбо, ты чуть что – сразу обзываешься… трепачи, – засмеялся Ванка. – Из-за каких-то пуговиц.

Крумов собрал в кожаную хозяйственную сумку рассыпавшийся лук-сеянец, застегнул ее и посмотрел на Банку.

– Знаешь, какие неприятности мы можем иметь из-за этих пуговиц? – сказал он. – Ты даже не представляешь.

Его практический ум сразу оценил все возможные последствия, мысль его сновала, как мышь, по крупицам собирала соображения, возражения, тащила аргументы и контраргументы, выискивала выход из создавшегося положения… Крумов был человеком опытным, сорок семь лет прожил он на этом свете, много повидал на своем веку… Он хорошо понимал, чем грозит ему вся эта история, радовался, что вовремя пришел.

– И что же мы будем делать? – спросил Сашко.

– Что „что"? – не сразу понял вопрос Крумов.

– С пуговицами что будем делать?

– А-а! – протянул Крумов. – Закопаем их. Как будто их и не было.

– А кольцо? – спросил Сашко.

– Все, – сказал Крумов. – Все закопаем.

– А человека? – снова спросил Сашко.

– Ты что? – посмотрел на него Крумов. – Не понимаешь или притворяешься, что не понимаешь? Что с тобой?

Сашко еще раз взглянул на оловянное кольцо. Запоздалый луч солнца скользнул по его матовой поверхности и погас.

– Я не согласен, – сказал он.

– Как не согласен? – не понял Крумов. – С чем не согласен?

– С тем, чтобы закопать все это, – пояснил Сашко.

– Что же ты предлагаешь? – спросил Крумов, стараясь сообразить, чего

хочет Сашко. – Тебе это нужно?

– Мне не нужно.

– А кому нужно? – спросил Крумов, предчувствуя осложнения.

– Его жене, – ответил Сашко. – Или матери, или его детям, все равно кому.

– О чьих детях ты говоришь? – удивился бай Ламбо. – О чьей жене?

– Того, кто лежит внизу, – объяснил Сашко.

– Ты что, свихнулся? – удивился бай Ламбо. – При чем тут жена? Не известно, кто он такой, откуда, а ты о детях говоришь. Пятьдесят лет прошло, от человека только пуговицы остались, а ты о детях беспокоишься… Где ты будешь искать этих детей?

Сашко молчал.

– А может, у него вообще не было детей, – сказал Ванка. – Откуда нам знать?.. И вообще, кто он такой?..

– Кем бы он ни был, – сказал Сашко, – а мать его, может быть, еще жива и до сих пор не знает, где он, что с ним случилось. Дети его ничего, наверное, не знают о своем отце… На кольце – инициалы, по ним можно определить, кто этот человек… есть специальные службы, которые занимаются такими вопросами.

Крумов стал серьезным, лицо его вытянулось.

– Давайте войдем в дом, – сказал он. – Что мы тут встали посреди двора, будто другого места нет для разговоров…

И пошел по цементным плиткам, с кожаной сумкой в руках, доверху наполненной луком…

Они сели на веранде с оранжевым навесом. Крумов застелил стол скатертью, достал из буфета бутылку ракии, принес из кухни помидоры, огурцы, нарезал их, полил оливковым маслом… Наполнил рюмки и сказал:

– Давайте выпьем и поговорим, как люди. Ваше здоровье!

Выпили, закусили. Крумов снова наполнил рюмки:

– А сейчас выслушайте меня внимательно. Крумов слов на ветер не бросает. Эти пуговицы могут доставить большие неприятности не только мне, но и вам. Хочу, чтобы вы знали это, потому что считаю вас близкими людьми. Вы столько времени работаете здесь, мы уже стали как родные. Никому из нас не нужно, чтобы началось расследование. Заинтересуются, откуда этот бур, доберутся и до товарища Гечева, начнутся проверки… Подкопаться под него не смогут, но работа остановится на месяца три-четыре. Это я вам гарантирую. Да и сам товарищ Гечев на какое-то время затаится, пока тучи рассеются… А это ударит вас по карману. Вы же знаете: пройдет осень – и работе конец. Ни денег, ничего. Выпадет снег, и вам нужно сворачиваться. А ведь каждый из вас рассчитывал подзаработать. Едва ли вам понравится, когда вы получите шиш…

– Ты прав, – согласился бай Ламбо. – Тут и говорить нечего – все ясно. Если мы простоим эти месяцы, убыток ничем не возместить. У нас вся надежда на лето да на осень.

– Знаю, – сказал Крумов, – потому и говорю. Каждый на что-то рассчитывает. Без денег не проживешь. Поэтому не советую осложнять себе жизнь из-за каких-то пуговиц.

– Мне это ни к чему, – сказал Ванка. – Если до меня доберутся… По документам я работаю в городе на расчистке площадок под новое строительство… С начальством вроде бы обо всем договорились, но кто знает… Если прижмут, оно станет спасать свою шкуру и за все придется отвечать мне одному… Останусь снова на одной зарплате…