Недолгое правление Пипина IV

Стейнбек Джон Эрнст

— Не знаю, что с собой взять.

— Что-то простое для поездки в автомобиле и теплое пальто. На реке в это время года может быть промозгло. Как бы я хотел поехать с вами.

Королева посмотрела на него с задумчивым видом.

— Не хочется мне оставлять вас одного как раз сейчас.

Он взял ее руку, перевернул и поцеловал в ладонь.

— Самое подходящее время, — успокоил он ее. — Я буду так занят в Конвенте, что вы меня все равно не увидите.

— Может быть, вы и правы, — согласилась она. — Столько вокруг болтовни, политики — в голове гудит. Я устала от аристократов, дорогой. Устала от политики. Иногда мне хочется

опять очутиться в нашей квартирке над конюшнями. Такой приятный квартал. Но консьерж невыносим.

— Да, знаю, — поддакнул король, — но чего хотеть от эльзасца?

— Вот именно. Эльзас, я считаю, провинция. Их там интересует исключительно их собственная убогая жизнь. Одно слово — провинциалы. Как вы думаете — взять мне меховое пальто?

— Я настоятельно советую взять, — ответил король.

Все видели фотографии исторического открытия Конвента, призванного обсудить кодекс Пипина. Каждая газета и журнал во всем мире сочла нужным напечатать хотя бы один снимок: полукруг рядов, заполненных делегатами в мантиях, ораторская трибуна и высокое, похожее на трон кресло премьер-министра, чьей обязанностью было руководить процедурой.

На фотографиях видны оживленные лица делегатов и все виды парадной одежды; галереи, переполненные до отказа дамами, тоже в парадных туалетах и диадемах; стража у дверей в камзолах с разрезными рукавами, с алебардами в руках. Не видны на фотографиях стоящие на полу у ног делегатов кипы бумаг, горы книг, содержащих прецеденты, гроссбухи, портфели, даже небольшие бюро с документами, обеспечивающие им средства самовосхваления, с помощью которых каждая партия собиралась спасти Францию.

Собрание было назначено на 3 часа дня 5 декабря. После тронной речи намечался перерыв до следующего дня. Дальше надобность в короле отпадала и его уже не приглашали. От него только под конец требовалось поставить свою королевскую подпись под кодексом, и предпочтительно не читая его.

Вспомним, что именно герцог де Труафронт подал идею о восстановлении монархии. Поэтому сочтено было уместным, чтобы он, несмотря на его раздвоенное нёбо, представил короля.

В три пятнадцать премьер-министр поднял королевский молоток, а попросту деревянную копию того молотка, от которого получил имя Карл Мартелл [20] .

Молоток трижды торжественно опустился. У входа, справа от трибуны стражи с алебардами развернулись лицом к дверям, распахнули обе половинки и взяли алебарды на караул.

20

Молот (фр.).

Появился герцог де Труафронт. Он весь, как ящер, блестел в чешуе орденов и знаков отличия; его тупей, входивший как неотъемлемая часть в диадему, придавал ему настороженный вид и делал похожим на мартовского зайца. Он приблизился к трибуне и затравленно огляделся. Академик Пуатен из Королевской Академии музыки трижды постучал дирижерской палочкой, и шестеро горнистов в костюмах герольдов задрали кверху шестифутовые фанфары, с каждой из которых свисал королевский герб. Мсье Пуатен взмахнул палочкой, и раздался рев фанфар, сотрясая стены зала.

Герцог де Труафронт набрал в легкие воздуху.

— Гентльмены, пгегставляю вам гоголя Фганции!

На галерее раздались аплодисменты —

захлопала герцогиня.

Снова грянули фанфары.

Снова стражники распахнули половинки дверей — и вошел Пипин.

Даже с самой большой натяжкой нельзя было назвать военной его фигуру или осанку Маршальский мундир был ошибкой.

Кроме того, взятый напрокат в театральной костюмерной мундир, как выяснилось в последнюю минуту, оказался ему очень велик. Мундир закололи на спине рядом английских булавок. Но с ширинкой на брюках ничего нельзя было поделать: штаны подтянули до самой груди, но все равно ширинка болталась чуть не над коленями. Пурпурная бархатная мантия, отороченная горностаем, свисала с плеч короля, сзади шли два пажа, на которых пал выбор управлять ею. Они старались как могли и, когда король достиг трибуны, обернули его спереди волочащимися концами шлейфа, чтобы прикрыть штаны, так что он вздымался из складок, как стебель лилии.

Король положил рукопись обращения перед собой на трибуну. Руки его привычно поднялись, коснулись груди и в панике заметались между звездами и орденами, нашаривая пенсне. Пенсне отсутствовало. Он помнил, что отложил пенсне с тесьмой в сторону, когда ему застегивали на спине булавками мундир. Он сказал что-то одному из пажей, тот опрометью ринулся к дверям и при этом вышиб алебарду из руки стража.

Тем временем мэтр Пуатен, который, как-никак, проработал в театре пятьдесят лет, подал знак трубить традиционный охотничий сигнал, который означает появление лисы и придает особую выразительность фанфарам.

Пока длилась блестящая импровизация, мальчик успел вернуться и вручить королю пенсне. Пипин склонился над рукописью, написанной четким и мелким почерком математика.

Он в буквальном смысле читал свою речь, не повышая и не понижая голоса. Он излагал свои пункты, ничего не подчеркивая, не прибегая к риторике.

Никто бы не мог придраться к вступлению.

— Мои пэры, мой народ.

Мы, Пипин, король Франции, по праву крови и врученных нам народом полномочий, считаем, что землю нашу необычайно и благоприятно Бог наделил плодородной почвой и мягким климатом, а народ наградил умом и талантом превыше многих других народов…

На этом месте его прервали аплодисменты, отчего он поднял голову, снял пенсне — и потерял строчку.

Когда шум затих, он снова надел пенсне и пригнулся, вглядываясь в бисерный почерк.

— Где же это… Так, так… вот: …талантом превыше многих других народов. Когда мы приняли корону, мы тщательно изучили историю страны, ее богатства, ее неудачи, ее возможности. Мы не только изучали имеющуюся статистику, но общались с народом, и не в нашем королевском обличье, а как такой же человек, как они. — Тут он поднял голову и разговорным тоном заметил: — Если кому-то это покажется чересчур романтичным, то скажите, как еще я мог все разузнать.

Он вернулся к рукописи. Великое собрание охватило неясное беспокойство.

— Мы поняли, — продолжал Пипин опять тоном ученого педанта, — что власть, продукты, блага, прибыли и благоприятные возможности должны получить более широкое распространение, чем это имело место до сих пор.

Правые и левые центристы в ужасе уставились друг на друга.

— Мы полагаем, что необходимо внести некоторые изменения, новые программы и меры регулирования, с тем чтобы наш народ мог жить в довольстве и покое и чтобы озарявший некогда весь мир дух Франции мог разгореться с новой силой.