Недолгое правление Пипина IV
Шрифт:
— Позже, — ответил король, — Позже я, может быть, приглашу ее на чай. Как ее зовут? Напомните еще раз.
Вернувшись из Гамбе, король без всякого предупреждения явился к сестре Гиацинте и застал ее в разгаре массажа. Он видел лишь розовые подошвы и щиколотки, торчащие сквозь дырки в ширме.
— Он уже кончает, сир, — раздался ее голос из-за ширмы.
Массажист поклонился королю и продолжал трудиться над розовыми подушечками пальцев, издавая мяукающие звуки, что-то любовно и почтительно приговаривая и поощряюще похлопывая и пощипывая своды стоп.
— Улучшение
— Только не вздумайте вылечить их совсем, а то меня заставят пользоваться ими! — крикнула сестра Гиацинта.
— Для нее важнее всего ее ноги, — оскорбленным тоном проговорил массажист. — А мне приходится думать о моей профессии и репутации.
Когда он ушел, сложив и убрав ширму, она сказала:
— А знаете, ведь этот самодовольный паршивец и впрямь вылечил мне ноги, я с ужасом об этом думаю.
— Держите это в секрете, сестра, — посоветовал король.
— У вас раскраснелось лицо, сир. Вы загорали?
— Я ездил на мотороллере по округе, сестра.
Она засмеялась.
— Хотела бы я увидеть на мотороллере короля-Солнце. Времена меняются — вы на мотороллере, а ваши министры, вероятно, спорят, в чьем лимузине больше лошадиных сил.
— Откуда вы знаете?
— Догадываюсь, сир. Например, я догадываюсь, что у вас затруднения, серьезные затруднения, и вы пришли, чтобы я помогла вам разрешить их.
— Вы очень умны, — заметил король.
— Однако недостаточно умна для того, чтобы покинуть кордебалет до того, как сплющились мои стопы.
— Но зато после того, как вы ушли, вы сделали огромный шаг к Богу.
— Вы очень любезны, мсье. Не исключено, что моя близость к Богу всего лишь побочный результат. Я сделала огромный шаг, потому что споткнулась. Готовы вы рассказать, в чем ваша проблема?
— Сперва мне надо сформулировать ее, сестра. В целом ее можно было бы выразить вопросом: «Что мне делать?»
— Проблема не такая уж новая, — задумчиво протянула она. — Обычно она сводится к тому, что человек поступает в соответствии с тем, что он такое. Так что прежде всего надо установить именно это, а дальше амплитуда действий не так уж велика.
— Насколько легче разбираться в других людях, — заметил Пипин.
— После того, как я оставила превосходную школу, где дружила с Мари, и поступила в Фоли, меня стала смущать проблема потери невинности. Вскоре я обнаружила, что проблема не в потере, а в правильном выборе времени. Мой выбор времени был сделан опрометчиво, и в результате пришлось терять невинность несколько раз, ну а дальше это уже не имело значения. Но ведь я-то была всего лишь одна из многочисленных обнаженных девиц на сцене, а не король.
— В данный момент я тоже чувствую себя обнаженным, — сказал король.
— Что естественно. Требуется время и некоторая притупленность чувств. Представьте себе, совсем немного лет спустя я уже чувствовала себя гораздо обнаженнее в одежде, чем без нее.
— Сестра, мне ждать некогда, —
— Да, знаю. Простите.
— Что я должен делать?
— Не знаю, что вы должны делать, сир, но, кажется, знаю, как вы поступите.
— Вы догадываетесь, в чем мои затруднения?
— Не видеть этого может только тот, кто не хочет видеть. Вы поступите так, как найдете нужным.
— Так и старик сказал. Но он-то всего-навсего вытаскивает статуи из грязи. Если же я совершу ошибку, пострадают другие — Мари, Клотильда, даже Франция. Что бы вы сказали, сестра, если бы доброе деяние привело к взрыву?
— Я бы сказала, что доброе деяние может быть неразумным, но оно не может принести только зло. Мне кажется, что предшествующая история человечества построена на добрых деяниях, которые приводили к взрыву. О да! Многих убило, или ранило, или разорило, но кое-что доброе все-таки осталось. Мне бы хотелось… — Она запнулась. — Почему бы и не сказать? Мне бы хотелось, чтобы на мне сейчас не было монашеского платья.
— Почему, сестра?
— Потому что тогда я могла бы дать вам одно из немногих утешений, какие один человек способен даровать другому.
— Благодарю вас, сестра.
— Благодарите Сюзанн, а не Гиацинту. Поверьте, когда-то Сюзанн не опасалась ни за свои ноги, ни за свою душу. У Сюзанн хватило бы отваги… и любви.
Рано утром Пипин сел на мотороллер и покатил в Гамбе. В кармане он вез бутылку вина.
Он оставил мотороллер у дороги и зашагал через заросший парк, вдыхая еле уловимый запах близящихся холодов. Время от времени он обрывал с кустов шиповника оранжевые плоды, схваченные первым заморозком. Порывы ветра сбрасывали ему на голову и плечи скрученные потемневшие листья с раскачивающихся ветвей.
Вдруг он услышал слабые крики, доносившиеся со стороны рва, и ускорил шаг. Выскочив из-за деревьев на опушку, он увидел, что трое здоровенных парней, хохоча, борются со стариком. С бюстом Пана на руках они двигались ко рву, а старик беспомощно тянул их за полы курток и бранился.
Пипин перешел на бег и врезался прямо в группу дерущихся. Здоровяки разом бросились на разъяренного короля, и через минуту все четверо, сцепившись, катались по земле, нанося друг другу удары. Живой клубок подкатился к краю рва и плюхнулся в темную воду. Но драка продолжалась и там, пока парни наконец не окунули окровавленного короля с головой и не подержали его как следует под водой. Когда король перестал отбиваться, они в панике выкарабкались по скользкому склону на берег и исчезли в осеннем лесу.
Пипин постепенно пришел в себя. Старик приподнял ему голову над водой.
— Кажется, я в порядке, — выговорил король.
— По виду не скажешь! Чистые разбойники. Я их знаю. Я пойду к их родителям. В суд подам.
— Раз уж я все равно мокрый, давайте поищем на дне вазу, Леду и мальчика с раковиной.
— Вот еще. Вазу я вчера достал. Вы пойдете ко мне, обсушитесь и согреетесь. У меня есть полбутылки коньяку.
Пипин вылез на берег. Он был, как Пан, покрыт зеленой слизью, под глазом красовался синяк, с разбитых губ стекала струйка крови.