Недомут
Шрифт:
– А папа?
– При чем здесь папа?
– Действительно, не при чем. Вам нравится в сельской местности?
– Я бы очень хотел в деревню. На лето.
– Не скучно?
– Ну я бы вернулся.
– А в Москву?
– И в Москву.
– Здесь хуже?
– Конечно, хуже.
– А в Америку?
– Я не знаю английский.
– А Родину бы продали?
– Задорого?
– Сильно задорого.
– Продал бы.
– А почему?
– Задорого любой продаст.
– Не любой. Негры вам симпатичны?
– Какое мне дело до негров?
– Верите во внеземной разум?
– Теперь во все верю.
– Стало быть, раньше не верили?
– Стало быть.
– Соленый огурец любите?
– Да.
– А киви?
– И киви.
– Водки много выпиваете?
–
– Часто выпиваете-то?
– Редко, не с кем ведь.
– А было бы с кем?
– Выпивал, наверное, но в меру.
– Хотите, наркотик дам?
– Спасибо, не надо.
– Деньги-то, небось, любите?
– Люблю. Умеренно.
– Примкнули бы к военному путчу?
– Кто - я?
– Принимаю ответ. Хотите трахаться? Прямо сейчас?
– С кем?
– С красивой девушкой двадцати двух лет, умной и нежной. Хотите?
– Да.
– Обойдетесь. Приходилось в очередях стоять?
– Кому не приходилось?
– Мне. Хватало вам жизненного пространства?
– Я не понимаю.
– Повторю: хватало вам на земле жизненного пространства?
– Да.
– Можете назвать пять древнегреческих философов?
– Только трех.
– Можете тезисно изложить взгляды Платона?
– Вы смеетесь?
– Я серьезно. Кафку читали?
– Нет.
– Ну ладно. Как вы думаете, в тюрьме можно жить?
– Живут же люди.
– Как вы думаете, я издеваюсь?
– Нет, скорее всего.
– А что я делаю?
– Не знаю.
– Еще бы! Хотите, дам Библию?
– Нет.
– Почему?
– Поздно.
– Петр Первый был сволочью?
– Откуда я знаю?
– Вы не знаете. Но скажите.
– Нет, не был.
– Он топором рубил головы. И сына учил рубить.
– Тогда, наверное, сволочь.
– Лучше сто друзей, чем сто рублей?
– Сто рублей не деньги.
– Это пословица. Что важнее: деньги или друзья?
– Кому как.
– Я вас спрашиваю.
– Наверное, друзья.
– Когда последний раз смеялись?
– Не помню.
– А матерились?
– Не помню.
– А гуляли по городу?
– В мае.
– А медитировали?
– Никогда.
– Любите "Битлз"?
– Кое-что.
– Представляли себя в роли маньяка?
– Нет.
– В роли Жириновского?
– Нет.
– В роли Христа.
– Нет. Кончайте, пожалуйста.
– Я знаю, когда закончить. Читали Блаватскую? Кастанеду?
– Нет.
– Знаете, кто это такие?
– Слышал.
– Так знаете или нет?
– Нет.
– Хотите встретить шамана?
– Зачем?
– Ну не знаю. Поговорить.
– О чем?
– Белье часто меняете?
– Раз в неделю.
– Носки грязные?
– Да.
– Спать хотите?
– Пока еще нет.
– А есть?
– Час назад хотел.
– А сейчас?
– Все равно.
– Со мной можно договориться?]
– Нет.
– Мне нравится наше общение?
– Я думаю, нет. Что интересного-то? Для вас?
– Ошибаетесь. Хотите узнать, как устроена ваша психика?
– Ничего больше не хочу.
– Я мог бы рассказать. Нужно?
– Давайте завтра?
– Значит, никогда. Кофе будете?
– Буду.
– Вас устраивают условия содержания?
– Да.
– Ну вот и хорошо, - сказал мирный, поднимаясь с кресла.
Ступил к двери, шагнул еще раз. И вышел, и был таков, радостно-клетчатый. Через полминуты раздался шум, возникла высокая девушка, та самая и никакая иная. Поставила и повернула прочь, без улыбки, без слов, мягкий поступью, легким телом... Сделала свое - обещал он узнику кофейный напиток.
Сыро и серо стало, мусорно и грузно, дух перехватило и за рожки взяло, хвостик выкрутило. Онемели мысли, под наркоз мозговые шестеренки ушли, остались чувства одни - рваные, как простуженный ветер на побережье. Отблевался Смурнов словесною рвотою, полегчало ему, стал думать и ответы искать. Отчего так лихо после беседы, после честной и задушевной? Али оскорбили его? Али пальцы неповинные вырвали? А на месте пальцы-то, и спроси себя - нет, не пострадало достоинство, - можно жить и себя уважать, только жить не хочется, а умирать опасно, а чувства рваны, и гниет, и простуженный ветер на побережье. Али говорил не то? Али голос
А тогда как? Вернуть бы клетчатого, привязать и спросить с пристрастием: как оно и почему оно, есть ли выход отсюда и вход туда, есть ли правда на земле и погода на небе, солнце и луна, день и ночь, вариант и метод, путь и спасенния. Клетчатый - бог, клетчатый знает, он расскажет и объяснит, только б вернуть. Не вернешь ты клетчатого, не ухватишь за круп вчерашнее, так тебе и жить-доживать, таракан гонять и мышек веселить.
Опечалился Смурнов, а потом заснул.
Проснулся среди ночи, за окном темнота, а сна ни в одном глазу, и в ноздрях сна нет и в барабанных перепонках, и во всех мозговых клеточках. А раз сна нет, ударил он выключатель, мигнула лампа под потолком, засветила покорным светом. Ага, сказал он и положил блокнот на центр стола, раскрыл его и прищурился, рыкнул и топнул, и воткнул острие шариковой ручки в минувшее.
Пытался изобразить Катю. Такой как есть, без одежды и ложной скромности. Не получалось у него, не было таланта художественного. Порвал два эскиза в бумажки мелкие, расшвырял по комнате, развеял по миру и вернулся к тому, что пока получше творилось.
Он писал про дворовой футбол и первую пятерку по русскому, и первую двойку по математике, и первое четыре по истории коммунистической партии. Он вспоминал паренька, с которым делил парту в первом классе, и во втором, и в третьем, и кой-какие радости делил, и сыр, и печенье, и окрики учителей за болтовню с соседом - а значит, делил время, делил часть жизни, а тот, с кем ты делил время жизни, всегда навечно, всегда рядом, всегда прорастает в тебе тысячью невидимых нитей, всегда говорит с тобой, что бы ты ни делал, в любом времени и в любой точке земного шара. Конечно, Смурнов забывал тех, с кем когда-то разделял время жизни, все не помнят и он не помнил, он как все, все как он - но эти люди все равно говорят с тобой и диктуют тебе стиль, расставляют твои встречи, выбирают тебе судьбу, находят мужа или жену - они, уже неживые в пространстве реальных фактов, живые в жизни, но физически ушедшие от тебя и все равно властно не отпускающие. От них не уйдешь, их власть навечно; но человеку не нужна чья-то власть, даже власть любящих и любимых, она все равно мешает, потому что без нее сильнее, чем с ней, просто видишь дальше, когда смотришь без них - так что с ними делать, с хорошими и с козлами, с ушедшими и сотворивщими тебя по образу и подобию того, что им выпадало творить и раньше? Сначала, наверное, понять их тени, а затем приветить, а затем еще раз понять - пронзительно, до конца, а затем расстаться с ненужным пантеоном теней, сохранив, конечно, добрую память о них, причем о всех: кто любил тебя и мешал, кто спас и мучил; так вот, ее-то сохранить, а сеть порвать, достать из себя все занозы, все до единой побросать на землю и сжечь, и танцевать в этом пламени, возрождаясь для новой жизни, той самой, что ждет только тебя и никого больше. Ведь у каждого своя карма, свой набор бывшего, свой вопрос. И своя задача сжечь именно эту карму и ответить на свой вопрос, поставить свои точки над своей буквой "i". Тогда, наконец-то, окажешься в том месте, где можно двигаться, дышать и определять направления. Самое главное - самому определять направления, а не предоставлять это тем, с кем делил когда-то время жизни, кто всегда и везде определяет их за тебя, большинство из них этого недостойны, они и за себя никогда и ничего не могли определить правильно. Ну а чтобы разобраться с тенями, надо вызвать каждую. Встречать их с любовью и пониманием, без страха и комплекса, без глупости и зажима, заключать их в объятия, трогать, узнавать, смеяться - а затем бить раз и навсегда смертным боем, и чтоб не встали, не поднялись. Насмерть бить, но открыто, от макушки до пяток преисполнившись понимания и любви, что сегодня одно и то же, потому что в момент понимания исчезает нелюбовь, мир понимается до последней точки как совершенство, как безумно красивый и правильный механизм, а любой законченный до финала путь - например, путь той же любви, - неизбежно кончается пониманием, как, впрочем, и любой другой путь, даже путь ненависти, лишь бы пройденный до конца и впечатанный в мир по максимуму.