Недоставленное письмо
Шрифт:
Прекрати истерику! – голос Ивана внезапно окреп. – Не надо никакой милиции!
Да как это не надо?! На тебя напали какие-то бандиты, чуть не убили, разорили твой дом, может быть, что-нибудь украли, а милиции не надо?! Почему, Ванька?! – продолжала горячиться Нина.
Да ничего они не нашли! Я первым делом проверил, все на месте! – усмехнулся Иван.
Что на месте? И что значит «не нашли»? То есть ты знаешь, что они искали?! Как это понимать? – с изумлением спросила Нина, не сводя с мужа широко открытых глаз, в глубине которых уже плескался страх.
Ну, я дал объявление в Интернете о продаже … – начал Иван.
Так, стоп! – снова прервала его Нина. –
Да не помню я, – поморщился Иван.
Нет уж, ты вспомни, дорогой! Если степень защиты почтового сервера низкая, то вычислить адрес твоего дома задача не слишком сложная, – Нина вдруг осеклась. – Погоди, ты сказал, что дал объявление о продаже?!
Ну да, я хотел… – нехотя произнес Иван.
Да ты что, Ванька! Тебе мало, что отец не разговаривал с тобой лет пять, после того, как ты продал квартиру, которая предназначалась нашей дочери! Не успел он умереть, как ты снова что-то продаешь? Что на этот раз? Говори! – Нина уже кипела от гнева.
Нин, ну ты допрашиваешь, как следователь, а мне слова вставить не даешь! – возмутился Иван. – Хорошо, я тебе все расскажу, только успокойся! Ты помнишь Тонечку, папину секретаршу? Ту, что работала у него в Амстердаме?
…Ване Костромину было пять лет, Нине Рукавишниковой – шесть, когда они впервые увидели друг друга. Семья Рукавишниковых только что прибыла в Амстердам, где отцу Нины, Николаю Васильевичу, предстояло работать в советском торговом представительстве. Но в здании торгпредства, где жило большинство сотрудников, причем в довольно стесненных условиях, свободной жилплощади не нашлось. И потому прямо из аэропорта Рукавишниковых отвезли в небольшой четырехэтажный особнячок, половину которого занимало представительство «Совэкспортфильма» в Голландии. Там им предоставили для жилья мансарду, состоявшую из комнаты, кухни и маленькой, неотапливаемой спальни.
Позже, когда Нина подросла, она поняла, что по замыслу архитектора, строившего тот дом, на верхнем этаже должна была располагаться детская, но какое это имело значение! Родители Нины были счастливы: еще бы, одно из окон их нового жилища выходило на канал, на противоположном берегу которого возвышалось величественное здание Рейксмузеума – главного хранилища шедевров Рембрандта, и даже были отчетливо видны часы на музейной башне! Маленькая Нина могла подолгу сидеть на низком подоконнике, уткнувшись носом в огромное стекло, и смотреть, смотреть, смотреть…
После шестиметровой комнаты в московской коммуналке, где с трудом умещались родительская тахта и детская кроватка, радиоприемник стоял на стуле, а одежду приходилось вешать на прибитую к стене вешалку. Дом казался девочке волшебным. У этого Дома было крыльцо с красивыми чугунными перилами и дверь с маленьким овальным окошком в середине – никогда раньше Нина не видела таких дверей! На первом этаже запрещалось шуметь – там находились рабочие кабинеты: один Ивана Кузьмича, а другой занимали его помощник-голландец и секретарша. Во втором кабинете было французское окно, из которого по выкрашенной в тон переплетам белой краской лестнице можно было спуститься в прилегающий к Дому небольшой садик. И если заходить в кабинет «самого» детям не разрешалось, то через второй Нину и Ваню частенько выпускали на прогулку, при этом Тонечка всегда старалась одарить их какими-нибудь «сокровищами»: это были маленькие пластмассовые игрушки ее выросшей дочери, или леденцы на палочке, или необыкновенные стеклянные шарики с разноцветными «лепестками» внутри.
Когда в Москве Нина увидела в одном из открывшихся
Кухня была большая, со стенными шкафами от потолка до пола, дубовым столом в центре и с огромной плитой, у которой в минуты вдохновения колдовала Марго. Нельзя сказать, что в обычной жизни она злоупотребляла занятиями домашним хозяйством, но в дни приемов, которые иногда устраивали Костромины по случаю представления новых советских фильмов, ее кулинарное вдохновение достигало апогея, и тогда на помощь к ней спускалась Нинина мама, Наталья Александровна.
В такие дни атмосфера предпраздничной суеты ощущалась во всем Доме, особенно сильно это чувствовалось на кухне, где в четыре руки шла подготовка к фуршету. Ваня и Нина крутились там же, несмотря на то, что их периодически отсылали то поиграть, то погулять, одним словом, заняться чем-нибудь и не путаться под ногами у мам. Радикальным средством для того, чтобы отделаться от малолетних помощников, служила … будка киномеханика.
Дело в том, что на третьем этаже этого необыкновенного Дома был расположен кинозал. Самый настоящий кинозал, где голландским фирмачам демонстрировали предназначенные на продажу киноленты. Одну стену этого зала полностью занимал большой экран, окна другой были наглухо закрыты тяжелыми шторами. Красные бархатные кресла с откидными, как в кинотеатре, сиденьями стояли на покрытом красным же ковром полу стройными рядами, над последним из которых светились волшебным светом маленькие окошечки в стене.
Там, за этими окошечками, и скрывалось самое интересное – там были владения киномеханика Карла, где так уютно стрекотал большой кинопроектор, тихонько шурша пленкой, где на больших деревянных полках лежали серебристые металлические коробки с лентами, а на маленьком верстаке стояло хитрое приспособление для склейки изредка рвавшейся кинопленки. Сам Карл, высокий, бородатый, постоянно с трубкой во рту, ни слова не говорил по-русски, но это абсолютно не мешало Ване и Нине общаться с ним. Именно оттуда, из будки киномеханика, им удавалось иногда смотреть фильмы, которые родители обоих детей вряд ли сочли бы подходящими «для дошкольного и младшего школьного возраста».
Однако с точки зрения Карла все советские фильмы того времени были вполне целомудренными, поэтому в большинстве случаев он гостеприимно распахивал дверь перед Ваней, за которым, как нитка за иголкой, следовала Нина. Правда, Ванька зачастую интересовался процессом демонстрации фильма больше, чем его содержанием, но Нина не могла оторвать глаз от экрана! Возможно именно благодаря такому близкому (в буквальном смысле) знакомству с кинематографом, девочка довольно рано стала понимать, что в жизни взрослых существует загадочная Любовь и еще более загадочная Ревность (не путать с Верностью!). Постижение искусства кино проходило в атмосфере, наполненной запахом клея и табачным дымом трубки механика, но это было такое удовольствие, что никто из детей не обращал внимания на подобные мелочи.