Недостреленный (АИ)
Шрифт:
— И вот что скажу тебе, Григорий: на горячую голову, по злобе или безрассудству не доставай и попусту не хвались. Только для защиты. Для этого может и пригодится, время нынче такое, всякое бывает…
— Благодарствую, дяденька, — степенно ответил паренёк и, шустро спрятав наган за пазуху рубахи, унёс куда-то на чердак — я услышал, как над головой скрипнул настил и что-то зашуршало.
Я сидел во дворе у стены дома и грелся в лучах осеннего, но ещё теплого солнца. Отец Серафим занимался чем-то в сарае, ведя своё не особо отличающееся от крестьянского хозяйство. Гриня тоже бегал туда-сюда и убегал по каким-то
Священник выпрямился, обеспокоенно посмотрел на меня и проговорил:
— Александр, поди-ка в дом и не выглядывай наружу, от греха. Дай Бог, пронесёт… — и он перекрестился.
Я проковылял на костыле внутрь и уселся на лавке. В груди заныло от тревоги. Мучился ожиданием я недолго. Снаружи окликнули хозяина громкие грубые голоса, и через считанные секунды дверь распахнулась. В комнату вломились двое казаков, один усатый, с серебряными погонами со звёздочками, а второй с бородой, в форме с простыми синими погонами на плечах, загородил собой дверной проём. Званий их, я, понятно, не знал.
— Ты, что ли, большевик? — поигрывая нагайкой, спросил первый, усатый.
— Не большевик, — кратко ответил я, и почувствовал, в горле пересохло. Второй казак оглянулся в дверях и посторонился, и в дом вошёл отец Серафим.
— А, всё одно, красная сволочь, то ли жид, то ли большевик, — ухмыльнулся первый. — Чего расселся? Встать, живо! — он лениво взмахнул нагайкой, и мне как огнём обожгло левую, недавно зажившую руку. — К остальным посадим. Господин есаул с вами со всеми завтра побеседует, — и он нехорошо сощурился, — и в расход.
— Болезный он, с раной. Не по христиански это немощных бить, — укорил отец Серафим усатого.
— Не лезь, поп, не в своё дело, — отмахнулся усатый. — Как там вы на проповеди говорите: Богу Богово, а кесарю кесарево? Вот и занимайся своим, а мы своим.
— Побойтесь Бога, — проговорил отец Серафим. — Увечный он, не вояка уже…
— Не боюсь я ни Бога, ни черта, — зло ответил казачий офицер. — А это мужичьё я буду стрелять и вешать, чтоб такому быдлу неповадно было.
Я поднялся, опираясь на костыль.
— Ну, пшёл, — рявкнул усатый, и я похромал к выходу. Оба казака вышли за мной.
Видимо, я шёл по улице недостаточно быстро, так как по пути несколько раз меня поторапливали толчками, от которых я падал в пыль, и затем, опираясь на костыль и морщась от боли, вставал на ноги. Рана на ноге разболелась и, видимо, открылась, на штанине в этом месте выступила кровь. Гриня шёл за мной и даже бросился в первый раз мне помогать подняться на ноги, но был отогнан казаками, и усатый слегка протянул по его спине нагайкой, от которой Гриня вздрогнул и сжал зубы. Казак, на счастье для Грини, бил равнодушно и не сильно, иначе бы парня могло сбить с ног или рассечь спину до крови.
— Иди отсель, парень, — нарочито грубо сказал я. — Сам доберусь.
По улице села меня подвели к немалому и богато смотрящемуся одноэтажному дому. Запихнули меня в сарай, в котором уже находились какие-то "постояльцы". Один мужчина в поношенной военной форме, чубатый и усатый, второй парень на вид лет восемнадцати-двадцати, в пиджаке и подпоясанной косоворотке. Я
Сквозь щели в стенах сарая Матвей и Иван пытались высматривать окрестности, не теряя надежду как-то улизнуть и строя вполголоса несбыточные планы. Завтра нас должны допросить. А дальше… Дальше нас, скорее всего, не ждало ничего хорошего. У меня имелись подмышками незамеченные браунинг и нож, но как они могли бы помочь, я не представлял. Разве что напоследок расстрелять всю обойму или сколько успею в "господина есаула" и в других "господ офицеров"…
У двери сарая был поставлен караульный из казаков, сменявшийся каждые пару-тройку часов. Я лежал на земляном полу сарая, меня начало знобить, наверное, поднялась температура. Уже заполночь я проснулся из своего забытья оттого, что Матвей завозился и приник к двери. Он прислушивался к разговору сменяющихся казаков. Прежний караульный ушёл, Матвей выждал немного, и тихо позвал сквозь дверь:
— Кондрат, а Кондрат, ты ли это?
— Я, — послышался ответ снаружи. — Кто тут?
— Это я, Матвей Плахотников.
— Матвей? — удивился невидимый Кондрат. — Ты-то как сюда попал?
— Мы с тобой как с фронта вместе ехали, так перед станицами расстались — ты в свою, а я в свою. В ревком меня тогда выбрали. А потом как Краснов и старшины власть обратно взяли, сюда, в Царицын подался. В Красной Армии был, да вот, разбили наш полк. А ты что тут?
— А я, вишь, хозяйством хотел было занялся, да не тут-то было: погнал нас Краснов с красными воевать, — невесело хмыкнули из-за двери. — Не хотел я, силком погнали.
— Наши казацкие старшины житья простым казакам не дадут. А и большевики не уступят. Надо Советы повсюду установить да зажить по правде.
— Сам також думал, да что мне делать?
— Кондрат, нас ведь назавтра расстреляют или даже повесят. Бежать нам надо. Помоги! — с жаром попросил Матвей.
Снаружи человек замолчал, видно, задумался. Потом решился:
— Мы с тобой вместе воевали, выручали друг друга. Я от тебя не отстану.
— Со мной бежишь? — обрадовался Матвей.
— Да, — сказал Кондрат, — мы тут пешие, лошадей мало. Но я тарантас подготовлю. Все угомонились, самый сон. Сколько вас там бежать надумало?
Матвей оглянулся на нас с Иваном, не дыша прислушивавшихся к разговору. Мы почти одновременно выдали: "Бежать" и "Тикать".
— Трое нас, — сказал Матвей, — один хромый.
— Лады, — и караульный тихо куда-то отошёл.
Вскоре снаружи раздался тихий шорох открываемого засова. Ворота сарая приоткрылись и на темном фоне был виден ещё более чёрный силуэт.
— Выходите, — прошептал силуэт голосом Кондрата. — На, Матвей, погоны нацепи.
Матвей с Иваном подняли меня на ноги, я подсунул подмышку костыль, и мы тихо вышли и стали перемещаться по двору. Перед выездом со двора мы увидели повозку с парой лошадей. Мне помогли перевалиться в кузов и улечься на сено. Ивана тоже уложили, чтобы не привлекал внимание неказацким видом.