Недосягаемый соблазн

Грей Р. С.

Тут колеса автомобиля начинают вращаться, поднимая пыль. Эйдену было легко уехать; он даже не понимает, что проталкивает мое сердце сквозь лезвия измельчителя.

Наблюдая за отъездом Эйдена, я понимаю, насколько хрупка любовь. Нет никакого способа защититься от нее, нет способа сохранить свое сердце в пузырчатой пленке и в безопасности. Движения автомобиля по грунтовой дороге достаточно, чтобы сокрушить фантазию, которую я лелеяла в душе все эти годы.

Нам с Эйденом не суждено быть вместе.

Все сложилось не так, как я мечтала.

У меня были смутные представления, каким должно было быть наше будущее. Будучи лучшими друзьями, постепенно мы бы полюбили друг друга. Предполагалось, что нас ожидает своего рода сказка с фейерверками в небе. Работа не помеха. Настоящая взрослая жизнь? Эм, нет, спасибо! Забудь о предусмотрительности! Бросай свою работу! Разоряйся!

Но Эйден не оборачивается, и моя медленно накатывающая печаль – это облако, отбрасывающее тень на любого, кто находится рядом со мной. Я даже не могу выдавить из себя слабую улыбку. Однако я могу употреблять алкоголь. Данте снабжает меня напитками и слушает, как я охаю и ахаю о том, как сильно скучаю по Эйдену.

— Разве он не уехал на день или два? — спрашивает он, пытаясь обуздать мое настроение.

— Да, а потом НАВСЕГДА, Данте. Навсегда.

Мужчина совершенно сбит с толку моим гиперболическим срывом.

— Просто время в разлуке кажется вечностью? — предлагает он, лихорадочно оглядываясь по сторонам, словно надеясь найти какое-нибудь подкрепление.

Я откидываюсь на шезлонг у бассейна и закрываю глаза рукой, чтобы яркое солнце пустыни не ослепило меня. Погода здесь не соответствует моему настроению. Мне нужны горящие свечи и пасмурное небо. Мне нужны снежные бури и темнота. Я должна быть в лачуге у черта на куличиках.

— Он переезжает в Нью-Йорк, — сокрушаюсь я. — Вот увидишь.

— Откуда ты знаешь? — спрашивает Данте.

— Потому что… Я знаю.

Позже вечером какой-то придурок устраивает для Стефани и Эллиота игру для новобрачных, в которой они сидят посреди гостиной спиной к спине, держа в руках два весла. На одном весле приклеено лицо Стефани, на другом – Эллиота.

Каденс зачитывает вопросы с карточки:

— Итак, кто из вас, скорее всего, оставит посуду в раковине?

Вместо того, чтобы обращать внимание на происходящее веселье, я представляю, что играем мы с Эйденом. Ответ – Эйден.

— У кого самый вспыльчивый характер? — спрашивает Каденс.

У меня.

— Кто более организован?

Я.

— У кого волосы лучше?

У Эйдена.

— Кто громче храпит?

Увы... я.

— Кто готовит лучший завтрак?

Эйден. Его блинчики идеальны.

Слишком простая игра. Я знаю Эйдена лучше, чем кто-либо другой. Я знаю, кто из нас с большей вероятностью что-нибудь сделает или скажет, но затем Каденс переключается на более романтические темы, и внезапно меня бьет в живот холодная жесткая правда.

— Кто сказал «я люблю тебя» первым? — спрашивает Каденс у Стефани и Эллиота.

Никто.

— Кто сделал первый шаг? — продолжает она.

Сколько алкоголя я могу употребить, не испортив вечер Стефани?

— Кто более романтичен?

Я не знаю, ясно?!

И никогда не узнаю.

• 10 •

Мэдди

Следующий

день — эпичная катастрофа. Я проверяю телефон каждые несколько минут, задаваясь вопросом, свяжется ли со мной Эйден, но нет. Ни разу за весь день он не позвонил. Мне вроде как удается не заливаться слезами на публике, но несколько раз я извиняюсь и возвращаюсь в бунгало, чтобы погрязнуть в одиночестве. Сейчас я лежу в постели, обнимая подушку, на которой спал Эйден. Она пахнет его одеколоном, и я бесстыдно вдыхаю, как будто этот аромат может вернуть его ко мне. Другой рукой я листаю ленту Facebook, стараясь не обращать внимания на посты о свадьбах и детях. Я так быстро смахиваю фото, что проношусь мимо снимка Эйдена, прежде чем осознаю это и возвращаюсь назад.

Оно мутноватое, как будто человек, который его сделал, не особо старался. Но даже сейчас легко сказать, что он стоит в баре с группой людей. Все они примерно его возраста, некоторые немного старше. Все толпятся вокруг него и поднимают напитки в знак приветствия. Улыбка Эйдена ослепляет. Подпись гласит:

«Поздравляю, Эйден! Новый журналист “The New York Times!”»

Нет.

Этого не может быть.

Он уже согласился? Вот так просто?

Эйден всего лишь ходил на собеседование. Конечно, я предполагала, что он получит предложение и, вероятно, примет его, но не так быстро!

Я прочитала комментарии всей его семьи и друзей. Все поздравляют его с таким огромным достижением. Он еще никому не ответил.

Полагаю, тот до сих пор в баре.

Я не хочу плакать. Я действительно не хочу, но слезы вырываются, хочу я этого или нет.

Я бросаю свой телефон на кровать и крепче обнимаю его подушку, прежде чем осознаю, что делаю.

И будто срывая пластырь, я бросаю подушку через комнату.

К черту Эйдена.

Пошел он КУДА ПОДАЛЬШЕ.

Мой телефон начинает звонить, и имя Эйдена высвечивается на экране в моей комнате, как будто он слышал мои проклятья в самом Нью-Йорке.

Я не хочу отвечать, не в таком состоянии, но звонки дразнят меня, отдаваясь эхом в тихой комнате.

И уже перед самым переходом на голосовую почту, я сдаюсь и провожу пальцем по экрану.

Как только соединяется звонок, меня атакует шум — громкая болтовня, звон бокалов.

— Мэдди? — кричит Эйден. — Ты меня слышишь?

Я шмыгаю носом, пытаясь вытереть слезы.

— Да, слышу. У тебя немного громко.

— Извини, я еще не вернулся в отель. Парни из «Таймс» вытащили меня прогуляться с ними.

— Круто, — бормочу я, не прилагая усилий, чтобы продолжить разговор. Приятно немного повредничать.

— Как там в пустыне?

— О... жарко.

Он смеется, предполагая, что я шучу.

Мой пассивно-агрессивный тон наверно не бросается в глаза. Пожалуй, оно и к лучшему.

— В Нью-Йорке хорошо, — говорит он, когда я не задаю ему встречный вопрос. — Я уже был на собеседовании.

— Да?

— Было круто.

Я зажмуриваю глаза, стыдясь, что в них вновь собираются слезы. Я не хочу плакать в трубку. Я не хочу, чтобы он знал, насколько я расстроена.