Нефертари. Царица египетская
Шрифт:
Уосерит увидела на папирусе мое имя и посмотрела на меня. Моя подпись стоит на официальном документе! Получается, что я — царица, хоть меня еще не объявили главной женой. Мне хотелось танцевать, кричать об этой новости из каждого окна, но нужно было хранить молчание. Пока Хаттусили не подписал договор, все следует держать в тайне. Зато если он подпишет, весь двор узнает, что на договоре есть моя подпись.
— Вам не помешает поспать, — сказала Уосерит
— Да, если хетты согласятся, — вздохнул Рамсес, щурясь от рассветных лучей.
Мы последовали совету Уосерит и отправились в мои покои.
Утреннее солнце уже припекало, и льняные простыни показались восхитительно прохладными. Я спросила Рамсеса, не следует ли нам пойти в тронный зал, но он ответил:
— Никого не желаю сейчас видеть… разве что гонца с новостями от хеттов. И тебя.
Рамсес нежно погладил меня по щеке, но тут в двери постучали, и он убрал руку.
— Нефертари! — позвали из-за дверей. Стук не прекращался. — Нефертари, открой! — кричали за дверьми.
Я узнала голос Исет и взглянула на Рамсеса.
— Что же она делает?! — воскликнул он.
— Не знаю. — Я распахнула дверь.
От ярости Исет даже не заметила Рамсеса.
— Это правда? — набросилась она на меня, и я сразу поняла: Рахотеп ей все рассказал. — Рамсес и вправду поставил твое имя на письме, которое послали хеттам?
Я не успела ответить, как Рамсес выступил вперед и ответил:
— Да.
Исет отпрянула.
— Ты же обещал! — прошептала она.
— Исет…
Рамсес протянул руку, пытаясь ее успокоить, но она злобно затрясла головой.
— Нет! Ты обещал… Мне следовало знать, что ты нарушишь обещание — ради нее!
— Я никогда не нарушал обещаний!
На крики Исет у моих покоев собралась небольшая толпа: останавливались проходившие мимо придворные, у стен замерли слуги.
— Нарушил! — не унималась Исет, не двигаясь с места. — В нашу первую ночь ты обещал любить меня больше, чем других. Ты обещал! — вопила она, и глаза у нее сделались безумные. — Ты меня обнимал и…
— Исет!
— И уверял, что нет другой такой прекрасной и соблазнительной женщины. Говорил, что народ меня любит! Но на письме не мое имя, а имя Нефертари!
Рамсес посмотрел на меня — как я отреагирую? Ведь теперь о письме узнают все придворные.
— Иди к себе, — велел он Исет. — Иди к царевичу и успокойся.
— Я не могу успокоиться! — взвизгнула она. — Ты оскорбил меня в присутствии всего двора!
Исет
— Не трогай меня! — крикнула она. — Ты тоже уговаривал его так сделать! Ты притворялся, что на моей стороне, а сам старался возвысить Нефертари!
— Никто ее не старался возвысить, — веско сказал Рамсес. — Нефертари сама себя возвысила. И потому, когда кончатся празднества, она станет царицей.
Рахотеп замер на месте; Исет вдруг успокоилась.
— Ты говорил, что не нарушаешь своих обещаний, — прошептала она. — А как же обещание, данное отцу, — подождать год, прежде чем объявить ее главной женой?
Я затаила дыхание.
Рамсес спокойно ответил:
— Это будет первое и последнее обещание, которое я нарушу.
Исет нечего было возразить, и Рахотеп увел ее прочь.
Рамсес закрыл дверь.
— Совсем не та женщина, на которой я женился… — прошептал он.
Мне хотелось сказать, что Исет все та же и ничуть не изменилась — просто она в отчаянии потому, что ей нечем расплатиться с Хенуттауи.
— Иногда мы ошибаемся в людях, — уклончиво заметила я.
— Как, например, я ошибся с лазутчиками? — Вид у Рамсеса был несчастный. — Лучше предоставлю тебе судить. — Он взял меня за руку и повел к постели. — Это правда, ты ведь знаешь.
— Что — правда?
— Я никогда не нарушал слова. Это первое обещание, которое я нарушу. Через несколько дней в Египте будет новый праздник — на престол взойдет великая царица.
К вечеру все во дворце знали, что я стану главной женой. В Большом зале, где Хенуттауи пила вино с хеттским царевичем, меня окружили придворные, спеша поздравить.
— Я пока не царица, — скромно отвечала я.
Алоли, стоявшая среди других женщин, громко воскликнула:
— Не царица? Да ведь осталось только корону надеть!
Вошли, держась за руки, Пасер и Уосерит, и, когда они подошли поздравить меня, жрица сжала мою ладонь. Я поняла, что борьба окончена — наконец-то на меня перестанут смотреть как на племянницу Отступницы. Везде — на улицах, в тронном зале, на помосте Большого зала — мне станут оказывать подобающее царице уважение. В храмах уже не будут стирать со стен изображения моих акху. Их имена высекут на камне рядом с моим, и они останутся в веках. Когда мои акху вернутся в мир живых, боги их вспомнят.