Нефритовый голубь

Лебедев Олег

Как же я жалею сейчас, что притащил тело в дом Али Магомедда! Но не знал, не ведал я, окаянный, о том, что полковник шел именно из этого дома, что он зверски избил пророка, который, естественно, не докладывал мне обо всех своих встречах. А тогда мне казалось, что все складывается как нельзя более удачно: труп лежал неподалеку от конторы пророка и доставка его туда представляла собой несравненно более простую задачу, чем та, которую мне приходилось решать всякий раз, когда я, дрожа от страха, был вынужден уговаривать могильщиков вскрыть могилу, крадучись, прятал ночью тело в специально изготовленный

ящик, искал покладистого извозчика, согласного перевести через весь город большой ящик с неизвестной начинкой: многие думали, что в нем, смешно сказать, контрабандный товар, и наотрез отказывались.

Я уже не говорю о тех деньгах, кои мне приходилось брать у пророка на оплату услуг могильщиков и извозчиков, о том, что многие из добытых с такими неимоверными сложностями трупов пророк не мог использовать по назначению, поскольку они были в большой степени поражены разложением. А что стоили риск разоблачения, шантаж со стороны людей, привлекаемых мною к нашему делу…

Итак, я, покорный своему послушанию у величайшего светильника мудрости, поднял тело полковника и потащил по улице. Со стороны мы вполне могли сойти за пару самых обыкновенных пьяниц, один из которых уже совершенно не держится на ногах. Достигнув конторы пророка, я спрятал труп в лаз печи, и донельзя довольный тем сюрпризом, что приготовил отъехавшему в Петербург Али Магомедду, отправился радостный домой.

Меня не встревожили сообщения газет об исчезновении полковника. Полиция, ведь, не известила репортеров о посещении покойным Али Могамедда. Каково же было мое горе, когда я узнал, что учитель арестован, что его обвиняют в убийстве из-за непростительной ошибки, совершенной мною. И вместе с тем я восхищался непреклонным мужеством Али Могамедда, который на самом деле наверняка догадывался, как попал к нему труп, и с легкостью бы отвел от себя лживые наветы, если бы пригласил меня выступить в качестве свидетеля на судебном заседании.

Но это неизбежно повлекло бы за собой раскрытие глубинных тайн его ремесла, а пророк не мог нарушить однажды данную клятву.

Последую его примеру и я, несчастный последователь мудреца Востока.

Да, письмом своим я не оставляю камня на камне от омерзительных обвинений, выдвинутых против моего могущественного учителя, и, одновременно, смертью своей сохраняю его тайны, которые, многие бы постарались выведать от меня после моего рассказа, останься я в живых.

Смиренный П. Н. Богомолов»

– Мы, поначалу, полагали, что Богомолов просто-напросто снова впал в умственное расстройство, а все то, что он изложил в письме, является плодом фантазии его воспаленного воображения, – задумчиво заметил Тертышников, занявший свое место за столом.

Затем он почесал рукой бороду, и вдруг выдернул из нее несколько волосков. Скривился от боли, топнул ногой, так что задрожала люстра, и продолжил:

– Но все-таки я решил проверить, соответствует ли истине то, что написал Богомолов относительно краж трупов. Мы побывали на кладбище, где хоронят бродяг, доставленных из морга Первой градской. И верно, если до похорон украсть труп практически невозможно,

то затем…

Обычно бледные щеки Пантелея Тертышникова густо зарумянились. Он откашлялся:

– Затем сделать это не составляет труда. После соответствующего допроса… – Следователь стукнул кулаком по столу так сильно, что с потолка посыпалась побелка. – Трое могильщиков сознались, что выкапывали трупы по просьбе Богомолова. Вышли мы и на двух извозчиков, отвозивших тела к дому Али Могамедда. Против всех этих людей возбуждено уголовное дело, – сделав судорожное движение рукой, Тертышников нечаянно сбросил со стола чернильницу, стопку исписанных бумаг.

Все это полетело на сапоги следователя и на грязный пол. С последнего не замедлили подняться облака пыли: прислуга в полицейском управлении уже месяц как бастовала.

– Так что, в свете всего открывшегося письму Богомолова приходится верить, – подытожил следователь, хмуро рассматривая свой сапог, обильно политый яркими фиолетовыми чернилами.

Сверху продолжали падать мелкие белые частицы. Пыль также никак не оседала. В воздухе образовалась липкая, щиплющая глаза смесь.

Тертышников боязливо покосился на слегка запачкавшийся портрет Государя-Императора, чье выражение лица стало, как мне показалось, каким-то скорбно-постным, снова откашлялся:

– Остается невыясненным одно: если не Али Магомедд, то кто… кто же убил Михаила Александровича Подгорнова? – надрывно воскликнул он.

Грустно вздохнул, налил полный стакан воды из объемистого графина производства кузнецовского завода, залпом выпил. Громко икнув, продолжил свой страстный монолог:

– Что же касается тайн лечения пророка, то они могли бы далеко продвинуть русскую науку. Это очевидно. К сожалению, когда шло следствие по делу об убийстве, мои люди не предали значения книгам и препаратам, находившимся в конторе пророка. И вот… – С неизбывной печалью следователь посмотрел на меня. – Сегодня мне сообщили, что дом во Вспольном, где размещалась контора, сгорел дотла. Скорее всего, умышленный поджог. У Али Магомедда, кажется, был не один ученик. Врачебные тайны пророка ушли таким образом от нас навсегда…

Тертышников замолчал, исподлобья поглядел на нас, потом с дрожью в голосе сказал:

– Очевидно, что я потерпел полнейшее поражение в своей работе. Мне остается только подать в отставку.

Он встал, неожиданно старческой походкой проковылял в угол кабинета, взял стремянку, которую я заметил лишь сейчас. Разместив ее под портретом возлюбленного монарха, принялся тщательно стирать с императорского лика пыль своим носовым платком. Периодически следователь всхлипывал.

Да, это был верный солдат российского трона…

На таких, как он, стояла Российская держава. Даже в столь тягостную для себя минуту он заботился прежде всего о Государе.

Слава героям!

***

Впрочем, оценку примерному поведению Тертышникова я дал много позже. В тот миг был слишком потрясен. Весть о непричастности пророка к смерти полковника полностью парализовала мышление.

Я не выдвигал новых версий произошедшего, не думал о рецептах Али, уничтоженных алым, коварным пламенем. Даже, страшно признаться, не особо сочувствовал пострадавшему от разыгравшегося темперамента следователя изображению Николая II.