Нефритовый трон

Новик Наоми

— Фен Ли, — позвал он.

Лоуренс вздрогнул, только сейчас заметив в углу человека в скромной темно-синей одежде. Фен был высок ростом, но гнулся так низко, что Лоуренс видел только безупречный круг его бритой макушки. Он мельком, с заметным любопытством глянул на посетителя, убрал столик, не пролив ни капли чернил, подал принцу ножную скамеечку и снова ушел в свой угол: Юнсин, видимо, не намеревался отсылать его прочь. Принц не предложил Лоуренсу сесть, хотя в каюте стояли еще два стула, и это сразу определило

тон предстоящей беседы.

— Несмотря на то что вас взяли только по необходимости, — начал принц, — вы продолжаете навязывать свое общество Лун Тен Сяну и обращаетесь с ним, как со своей собственностью. В итоге случилось худшее: вследствие вашей злонамеренной безответственности он получил тяжелую рану.

Лоуренс стиснул губы, опасаясь ответить как-нибудь нецивилизованно. Он корил себя с той самой минуты, как ядро ударило в грудь Отчаянного, но выслушивать выговор принца не имел никакой охоты.

— Это все? — спросил он.

Юнсин, вероятно, ожидал, что он станет пресмыкаться или просить прощения — его краткий вопрос разгневал принца еще сильнее.

— Неужели у вас нет вовсе никаких принципов? Я вижу, вы совсем не раскаиваетесь; послать Лун Тен Сяна на смерть для вас все равно что загнать коня. Не смейте более подниматься с ним в воздух и не подпускайте к нему своих грубых слуг. Я поставлю вокруг него собственную охрану…

— Идите вы к черту, сэр! — Юнсин скорее опешил, чем оскорбился. — И если хоть кто-нибудь из ваших солдат сунется на мою палубу, — добавил Лоуренс, — я велю Отчаянному скинуть их за борт. Всего хорошего.

Он откланялся и вышел, не дожидаясь ответа, если таковой и последовал. Слуги смотрели на него во все глаза, но больше не пытались ему помешать. Он принуждал себя шагать быстро, и эта бравада дорого ему стоила. Когда он добрался до своей каюты на другом конце этого немыслимо длинного корабля, нога тряслась и подламывалась. Лоуренс рухнул на стул, утихомирил расходившиеся нервы стаканом вина. Возможно, он говорил сгоряча, но ничуть не жалел о том, что сказал. Пора наконец Юнсину узнать, что не все британские офицеры и джентльмены готовы потворствовать его тираническим выходкам.

При всей этой похвальной твердости он не мог не признать: его бесстрашие проистекает большей частью из сознания, что в главном — в том, что их с Отчаянным следует разлучить, — Юнсин все равно не уступит. Министерство в лице Хэммонда, возможно, и получит кое-что за свою услужливость, а ему, Лоуренсу, терять нечего. Заново угнетенный этой мыслью, он отставил стакан и стал растирать водруженную на сундук ногу. Пробило шесть склянок, где-то заверещала дудка. Матросы собирались на завтрак, с камбуза пахло крепким, только что заваренным чаем.

Когда Лоуренс допил свой стакан, боль и дрожь в ноге немного прошли, и он добрел до каюты Райли. Он хотел попросить, чтобы караул из морских пехотинцев

не пускал китайцев на палубу, но у капитана уже сидел Хэммонд. Лицо дипломата выражало тревогу и чувство вины.

— Лоуренс, — сказал Райли, предложив ему стул, — у нас с Хэммондом состоялся разговор касательно пассажиров. Он обратил мое внимание на то, что после известия об ост-индских судах их совершенно не выпускают на палубу. Все семь месяцев так продолжаться не может — мы должны позволить им дышать свежим воздухом. Уверен, что вы не станете возражать, если они будут выходить на драконью палубу; к матросам им лучше не приближаться.

Райли не мог выбрать худшего времени, чтобы выступить с таким предложением. Во взгляде, которым Лоуренс одарил Хэммонда, раздражение смешивалось с чем-то вроде отчаяния. Этот молодой человек начинал представляться Лоуренсу каким-то злым гением, вестником несчастья. Долгое путешествие, сопровождаемое чередой его дипломатических махинаций, не сулило ничего доброго.

— Извините, что причиняю вам неудобство, — продолжал Райли, видя, что Лоуренс медлит с ответом, — но другого выхода я просто не вижу. Места там как будто довольно?

Спорить с этим не приходилось. Поскольку авиаторов на корабле немного, а моряков почти полный комплект, нечестно было бы отбирать у команды ее собственное пространство — это лишь ухудшило бы и без того напряженную обстановку. В практическом смысле Райли рассуждал совершенно здраво и как капитан корабля имел полное право решать, где прогуливаться его пассажирам, — но угроза Юнсина превратила этот вопрос в дело принципа. Лоуренс признался бы во всем Райли, не будь здесь Хэммонда, но сейчас…

— Возможно, капитан Лоуренс опасается, — торопливо заметил дипломат, — что дракона будет раздражать их присутствие. Не отгородить ли для них какой-то участок палубы? Можно, например, протянуть веревку или провести краской черту…

— Это будет замечательно, если вы, мистер Хэммонд, объясните им необходимость такого разграничения, — ответил Райли.

Лоуренс не мог протестовать без всяких на то оснований и не хотел ничего объяснять при Хэммонде — да и что пользы было протестовать? Райли, возможно, посочувствовал бы ему — хотя Лоуренс вдруг усомнился в этом, — но иного выхода у них в самом деле не было.

Принятое решение ни в коей мере его не устраивало, но любые жалобы с его стороны лишь усложнили бы положение Райли.

— Извольте также уведомить их, мистер Хэммонд, — сказал Лоуренс, — что на палубу нельзя выносить никакого оружия: ни мушкетов, ни сабель. Нарушив этот запрет, они тут же отправятся вниз. Я не потерплю, чтобы они досаждали моему экипажу или Отчаянному.

— Но ведь с ними едут солдаты, сэр, — возразил Хэммонд. — Нужно же им проводить учения…

— Подождут до Китая, — отрезал Лоуренс.