Негасимое пламя
Шрифт:
— Убирайтесь, Веббер!
— Иду, иду, сэр. Я бы и так тут не остался — особенно ночью, даже если б мне заплатили, хоть вы, похоже, и не собираетесь.
Веббер помедлил, выжидающе глядя на меня, но я ничего ему не дал, и он ушел. Как только он закрыл дверь, мне стало еще хуже. Я добрался до шкафута и выглянул за борт. Волны выстроились в ряды — такие ровные, словно ими кто — то командовал. Восковой свет луны ложился на гребни, превращая их в стальные полосы.
(5)
—
В одной руке Филлипс держал свечи, в другой — зажженный фонарь.
— Входите, Филлипс.
— Оставить свечи, сэр?
— Да… нет! Не сейчас. Послушайте, Филлипс, ну их, эти свечи. Оставьте мне фонарь.
— Не могу я этого сделать, мистер Тальбот, сэр! Понимаете, пассажирам не позволено жечь фонари, только свечи, потому что…
— Потому что, если свеча упадет, она погаснет сама? Да, я знаю. А вы знаете меня, верно? Погодите-ка… Сейчас… Вот — я покупаю у вас этот фонарь. Буду хранить его, как память о путешествии.
Обыкновенно невыразительное, как деревяшка, лицо Филлипса озарилось пониманием.
— Да, сэр.
— Повесьте вон туда, на крюк. И прикрутите фитиль.
Как известно, корабль никогда не спит. Вахта бодрствует, грудится под недреманным оком вахтенного начальника и рассыльного. Я облачился в плащ и поднялся на залитые лунным светом шканцы. Лейтенант Бене стоял, перегнувшись через поручень.
— Идите сюда, мистер Тальбот! Как вам ветер? Неплохо он гонит нас вперед, заметили?
— Мне интересней, как этот ветер нравится нашей посудине.
— Воды набираем побольше, но этого следовало ожидать. Кстати, я и о воде подумал. Надо бы смастерить что-то вроде ветряного двигателя, чтобы удобней было вычерпывать.
— О нет! Опять вы за свое! Меня страшат ваши новые изобретения! Трал, уголь, раскаленное железо — пожалейте нас, мистер Бене! Мы очень ценный груз!
Бене сорвал с головы зюйдвестку и раскинул руки в стороны.
— Оглядитесь кругом, мистер Тальбот! Разве не чудесно? Лунный свет на беспокойной воде, серебристые облачка, невыразимая высь над головой и сверкающие в ней бриллианты! Где ваши чувства, где романтика? Разве опасность, которой мы подвергаемся, страх, что мы испытываем, не придают всему ощущение необыкновенной остроты?
— В таком случае позволю себе спросить: а где же ваша романтичность? Где стихи? Не так давно вы буквально душили меня виршами!
— Вы суровый критик. Что ж, взгляните на все с практической стороны. Лунный свет означает, что перед рассветом небо будет чистым — удастся сверить путь по звездам.
— Мне казалось, у нас проблемы с навигацией — неисправные хронометры или что-то в этом роде.
— А вы придира, сэр. По крайней мере
— Кто это тут? Неужто мистер Виллис? Надеюсь, вы уже поправились, юноша? Мистер Бене, не может ли мистер Виллис помочь вам с навигацией?
— Вы все шутите! Но прошу меня простить: я поглощен сочинительством «Оды к Природе» — тема столь глубокая и обширная, что ее никак нельзя ни описать до конца, ни обойти вниманием.
— Пишите, пишите — все лучше, чем топить нас ни за что ни про что.
— Это вы о мачте? Починку начнем, как только получим достаточно угля, и море чуть успокоится.
С этими словами странный молодой человек откинул с лица локоны и возвестил:
— «Душа Природы…»
— Вы ничего не перепутали, мистер Бене? В последний раз — или в предпоследний? — это была душа Женщины. Что-то вы мудрите.
Мистер Бене не снизошел до ответа.
— «Душа Природы — холод, зной, тепло.
И прочность…»
— Нет, нет, мистер Бене! Я недостойный слушатель, равно как и мистер Виллис. Разрешите мне его у вас похитить. Он, во всяком случае, говорит прозой.
— Забирайте и делайте с ним, что хотите. Только уговор: верните мне останки. Никогда не знаешь, что в жизни пригодится.
Мистер Виллис довольно угрюмо последовал за мной.
— Итак, мистер Виллис, вы хорошо себя чувствуете?
— Капитан меня огрел в ухо, и я оглох. А если кому-нибудь снова придет в голову загнать меня на мачту, придется тащить меня волоком — буду орать как резаный.
— Господи, да у вас голос наконец-то сломался! С этим надо поздравить! А что это за настроения — «на мачту не полезу»? Где ваш боевой дух?
— Да вам-то что? Это мое дело, а вовсе не ваше. Что хочу — то и говорю.
— Попрошу повежливей, молодой человек!
— С чего это? Вы тут просто пассажир. Для нас, флотских — все равно что свинья в трюме. И не обязан я перед вами стелиться. Мистер Аскью, канонир, так и говорит. «Они, — говорит, — пассажиры, только и всего. Мы, — говорит, — не пассажирское судно. И нечего обращать на них внимания, даже на таких выскочек, как лорд Тальбот» — вот как говорит.
— И все-таки я требую вежливости, мистер Виллис, хотя бы на том основании, что я постарше вас. Мне очень жаль, что вы на время оглохли, но думаю, что способность слышать к вам вернется. Боже, вон юный Томми только скривился, после того, как я его приложил. Вас, мальчишек, только и воспитывать! Все мы страдаем! Сомневаюсь, что в мире найдется хоть один школьник или гардемарин, у которого не болела бы та или иная часть тела — уж так мы устроены, молодой человек, и надо быть благодарными!