Негоциант 2. Марланский "Квест"
Шрифт:
– Марево. – Челюсти десятника принялись разминать смолу. – Буря. Мы же к пустошам подходим, потом пойдут степи. Черная дорога, да песок. Степняки те же. Я их обычаи знаю, их там как рыбы в воде. У каждого племени своя оснастка, однако Марево все чтят и хоронятся в укрывищах. Скот уводят, детей малых с матерями прячут, а тут мы, такие красивые, да колонной.
– Да что за марево такое?! – Не выдержал Зимин и в сердцах ударил кулаком в бедро. Доспех, на ноге протестующе звякнул, а кисть отдалась болью, однако он даже вида не подал.
– Марево. – Челюсти Азира монотонно терли Чагун. – Буря. Большая буря. В Марево приходят духи степей, и не простые, а самые мерзкие их порождения, кровожадные джины.
Зимин
– Марево, - морщился Зимин. – Что еще за марево? Джины те же, это надо было придумать! Нет, курам на смех.
Одним из моих любимых развлечений было наблюдать за двумя стоящими напротив челнока лагерями. Поправ безопасность и табу на огнестрельное оружие, двигатели внутреннего сгорания и прочие прелести двадцать первого века, объединенная служба безопасности земли и сорвиголовы Подольских. Мониторы на мостике отображали картинку отчетливо, давая понять, насколько же каждую из сторон не устраивает присутствие наблюдателей. В первые пару дней в воздухе буквально висело напряжение. Казалось, неверный жест, резкий звук, выкрик из «окопов», и воздух наполнит свинец, однако, чем больше проходило времени, тем дружественней становились отношения противоборствующих лагерей, со стороны рядовых бойцов.
Как-то я даже стал свидетелем того, как мужик из лагеря старика обменивал сигареты на выпивку у специалиста земной спецслужбы. Выглядело это следующим образом. Организованные охранения и пешие патрули, контролирующие выходы из челнока, курсировали, проходя мимо одной и той же точки раз в полтора часа. Специально поставленные так, чтобы не пересекаться, бойцы уверенно топали по проложенному маршруту, стараясь сопоставить свои действия с уставом караульной службы. Дальше же происходило следующее. Трап Ястреба стоял так, что закрывал с десяток квадратных метров почвы, и отлично затенял все, что творилось под стальными пластинами. На первый, и даже на второй взгляд, понять, что же под ним происходило, без фонаря, было практически невозможно. Вот этим-то и пользовались бойцы. Как они договаривались об этом натуральном обмене, одному богу известно, однако после этого разыгрывался стандартный сценарий. Проходя мимо второго упора трапа, спецура решал завязать, вдруг развязавшийся на ботинке шнурок, и ловким движением фокусника, перемещал пузатую флягу алкоголя из недр разгрузки в тень стоящего на солнцепеке челнока. Убедившись, что его никто из лагеря не видел, боец топал дальше, и тут наступала очередь его коллеги из соседнего лагеря. Совершая аналогичный обход, теперь уже строго по своему периметру, наемник Подольских так же находил неотложное дело у опоры, и изымая оттуда спрятанный сюрприз, переправлял туда блок сигарет, или какой-то другой сверток.
Так это и происходило. Что удивительно, мужики отлично понимали, что камеры Ястреба тщательно следят за собственным периметром, однако это их нисколько не смущало. Однажды один здоровенный тип с квадратной челюстью, и выражением лица серийного убийцы, даже помахал в камеру, приветливо оскалив белые зубы. Ну ни дать, ни взять, твой лучший друг и приятель. Что будет, он тебе пулю в лоб без особых сожалений, а тут такая приветливая улыбка.
– Дима! – Ярош отвлек меня о созерцания окружающей
– Три часа? – Я скосил глаза наручные часы. Теперь, на корабле, я снова смог позволить себе иметь подобную роскошь на запястье. Подогнанные под местные часовые пояса, они умудрялись показывать время с точностью до пары минут. Три часа по полудню назывались у меня торговыми, ибо последовательно, представитель службы безопасности и первый зам Подольских, некий Прохоренко, пытались попасть ко мне, выбивая для себя какие-нибудь блага, хранящиеся в закромах Ястреба, и я бы рад, наверное, был поделиться ими, однако смущало то, что до банка знаний я лично добраться не мог, так как упрямая электроника отрезала мне все возможные способы доступа без дополнительной идентификации. Признаться, что попал впросак и нахожусь на борту Ястреба в качестве гостя, так же было неразумно. Безопасники, конечно, ничего бы мне не сделали, а вот Подольских точно воспользовался бы ситуацией и натравил бы на меня своих палачей.
В итоге мне приходилось вилять, отмалчиваться, и говорить, что я еще в раздумьях, однако шла уже вторая неделя и мне нужно было «бросить кость», а ее, кости этой, у меня, увы, не было.
Как по часам на трапе появился высокий широколицый мужик со сломанным носом. Росту в нем было метра под два и в стати он не уступал барону, с тем лишь различием, что двигался плавно, по кошачьи, удивительно грациозно и бесшумно неся весь свой немалый вес. Одно время мне даже казалось, что передвигается он по чахлой поросли или сквозь кустарник, не приминая траву и не тревожа ветки. Чтобы развеять этот миф пришлось даже перенаправить одну из высокоточных камер Ястреба. Звали мужика полковник Суздальский, и представлялся он именно так, старательно избегая называть свое имя отчество.
Подняв руки вверх и позволив электронике челнока убедиться в отсутствии оружия, Суздальский дождался, когда шлюзовая камера уберет бронированный заслон и шагнул в камеру. Переговоры мы всегда вели в кают-компании, за чашечкой кофе, и начинали с самых тривиальных фраз, вроде сведений о погоде, или о новостях из Белогорья. Как до полковника доходили вести из столицы, попадая в эту глушь, я судить не брался, но всегда выслушивал новости с большой земли с превеликим интересом. Вот и теперь, удобно расположившись в кресле и приняв из рук Амира чашечку с кофе, Суздальский повел квадратной челюсть и начал издалека.
– Слыхали, Сбирский, кочевники совсем ум потеряли. Собрали отряд из трехсот копий и двинулись на королевство, решив подвинуть его величество и иже с ним?
– Да что вы говорите? – Новость была не такая уж и неожиданнае. В пору моего негоцинтства я частенько читал сводки с застав, откуда шли регулярные запросы на пополнение или усиление того или иного гарнизона. Особенно горячо было именно на степных рубежах. Кочевники, обиженные плодородной землей, доброй охотой и природными ресурсами, частенько совершали набеги на приграничные селения, грабя, убивая, и уводя в полон крестьян и, если бы не королевские пограничные заставы, давно бы уже превратили пограничье в выжженный пустынный участок земли.
– Говорят, дошли аж до второй десятины, - перешел на местный сленг полковник, хмуря брови и играя желваками, так, будто выпады степной конницы стали личным вызовом ему, бравому вояке Суздальскому.
– Да, дела. – Я с удовольствием отхлебнул кофе. – Кстати, как сами поживаете? Кочевники не донимают?
– Да как вам сказать, - полковник нехотя повел плечами. – Появляются то тут, то там. Выскочат на своих низких лошадках, поголосят, пару стрел в воздух пустят и ну тикать в пески. Они по началу пытались подойти, но наши снайперы быстро определили дозволенные границы. У них, знаете ли, дураков нет. Дикий народ, недалекий, однако жизнь тоже ценит.