Негодяйка
Шрифт:
Симон действительно много работал. Будучи самым молодым по возрасту членом палаты общин, он привлек к себе внимание с того самого дня, когда занял место в парламенте, и уже вскоре началось его стремительное восхождение на политический Олимп. Его первый пост в правительстве был небольшим, но это было лишь началом карьеры. Элизабет видела мужа все реже и реже, оставаясь с детьми в Беркшире, в то время как Симон, пока шли заседания парламента, жил в Лондоне, в их маленькой двухкомнатной квартирке на Долфин-сквер. Когда сыновья подросли и разъехались по колледжам, Элизабет посвятила себя благотворительной деятельности.
Когда у Элизабет уже не осталось никаких сомнений в неверности мужа, – помогла случайно обнаруженная в кармане его пиджака компрометирующая записка, – она уже относилась к этому со стойким безразличием, так же как и к "оплеухам", которые получала и на людях, и дома. Правда, по мере того как продвигалась его карьера, подобные выходки Симон позволял себе все реже. В конце концов, он был далеко не дурак и, казалось, понимал, что, как бы он ни относился к Элизабет, она со своими деньгами, изысканностью манер и полезными связями была его главным достоянием. Элизабет же держалась за этот брак с твердой решимостью пройти весь путь до конца. Оставить Симона было бы неразумно, это было бы предательством не только по отношению к нему, но и к себе самой, поскольку означало бы отказ от раз начатого дела. Все нужно доводить до конца, несмотря на препятствия и неудачи. И выходить из любой ситуации достойно. Этим заповедям Элизабет учили в школе и родительском доме, и ничто не могло заставить ее пренебречь своим долгом.
В то утро, когда Элизабет получила письмо Аманды, Симон был в кой-то веки дома. Он работал в своем кабинете над проектом важной речи и, по всей видимости, собирался посвятить этому весь день. Симон терпеть не мог, когда его отвлекали от работы. С другой стороны, подумала Элизабет, если окажется, что письмо не фальшивка, им надо заниматься немедленно. Один лишь намек на подобный скандал – и карьера Симона окажется под угрозой. Стоит бульварной прессе заполучить такую информацию, и поток грязи уже не остановить.
Элизабет внимательно перечитала письмо. Девочка предлагала сделку, в этом не было никаких сомнений. В тоне ее послания сквозили угрожающие нотки, словно она была исполнена решимости идти до конца. Элизабет решила отложить разговор с Симоном до ленча. В конце концов, пара часов ничего не изменит, а он в последнее время был особенно раздражительным. В сознании промелькнуло: не появилась ли у мужа новая пассия? Но Леони О'Брайен, если и в самом деле была его любовницей, то очень давно, еще до знакомства с Элизабет. Однако почему Симон никогда не говорил ей о ребенке?
Она тяжело вздохнула. Почему ей выпала такая участь – жить с человеком, который публично проповедовал мораль и святость семейных уз, а своей частной жизнью жестоко попирал эти же заповеди? Врожденная гордость мешала Элизабет признать поражение.
И, кроме того, оставались еще сыновья. Она не могла предать их, а значит, надо было сохранять выдержку во имя детей и их блага. Теперь, похоже, у Симона есть еще и дочь. Странно, но Элизабет всегда мечтала о малышке-дочери.
Все утро она провела в своей комнате,
– Да, – донесся до нее резкий голос Симона. Вид у него был крайне раздраженный, когда в кабинет вошла Элизабет в сопровождении кота.
Когда он в таком настроении, подумала Элизабет, сразу бросается в глаза, что рот у него слишком тонкий, а карие глаза скрывают сардоническую усмешку. И это при том, что Симон был все еще хорош собой.
– Я подумал, что несут ленч. Уже давно пора бы.
– Еще только час дня, – мягко сказала Элизабет. – Джанет уже идет. – В тот же миг в дверях появилась их экономка Джанет с подносом, на котором был сервирован ленч – холодное мясо и салат.
– Отлично, а то я проголодался. Поставьте сюда, Джанет. – Симон сдвинул в сторону разложенные на столе бумаги.
– Хорошо, сэр. – Джанет оставила поднос и, тепло улыбнувшись Элизабет, вышла из кабинета. Мэлкин взобрался на подоконник и принялся внимательно наблюдать за происходящим в саду. Элизабет подошла к столу.
– Что еще я забыл? – спросил Симон покорно, словно провинившись в чем-то.
– Что?
– Случилось, должно быть, что-то из ряда вон выходящее, иначе бы ты не стала прерывать мой ленч.
Элизабет холодно посмотрела на него. У нее иногда складывалось впечатление, что Симон забывал о том, что она его жена. Рабыня. Да, именно в таком качестве представала она в его глазах. Что ж, новость, которую она собиралась ему преподнести, несомненно, собьет с него спесь.
– Я подумала, что тебе следует ознакомиться с этим. – Элизабет протянула мужу письмо.
Ее тон насторожил Симона, и он взглянул на жену с удивлением.
– Но письмо адресовано тебе, – непринужденно сказал он, кинув взгляд на конверт.
– Думаю, тебе тоже стоит прочитать его, – твердо повторила Элизабет.
Симон пожал плечами, вытащил из конверта письмо и молча начал читать. Выражение его лица постепенно менялось. Бросив письмо на стол, он откинулся в кресле.
– Боже праведный, – тихо проговорил он, закрывая лицо руками.
– Есть здесь хоть доля правды? – спросила Элизабет.
– Трудно выдумать подобное, – глухо произнес он. – Конечно, это правда, черт бы ее побрал.
Учуяв напряжение в комнате, кот повернул голову и немигающим взглядом стал следить за происходящим.
– Почему ты мне ничего не рассказал об этом? – спросила Элизабет.
– Не было необходимости… это произошло еще до нашей с тобой встречи… и это было так несущественно.
– Я бы не стала называть брошенного ребенка несущественным, – холодно сказала она.
– Ребенок не был брошен, – резким тоном сказал Симон. – Я договорился, что о нем позаботится кормилица.
– Но, если верить девочке, ты не заплатил ей.
– Та женщина мне позвонила и сказала, что у нее на примете есть супружеская пара, которая хочет усыновить ребенка. Мне это показалось самым разумным выходом из этой дурацкой ситуации.