Негритюд в багровых тонах
Шрифт:
Через небольшой промежуток времени, яд стал действовать, и дракон замедлился, но и Сет уже устал. Один из бросков огромной головы дракона он пропустил, и изломанной куклой упал на арену.
Римлянин, продукт тысячелетнего опыта множества войн и военной мысли, превосходной тактики и, не менее изощрённой, стратегии, незамедлительно воспользовался, как потерей союзника, так и секундной паузой победного торжества дракона.
Широко размахнувшись, он швырнул один из своих пилумов в дракона, а вслед за
Второй пилум пронзил не голову, а шею правого отростка гидры-переростка, и застрял в ней. Из раны на арену хлынула ядовитая, чёрная, драконья кровь. Третья, центральная голова, осознав грозившую ей опасность, не дала возможности римлянину подхватить копьё Лонгина, валяющееся на арене.
Всё тело трёхголового дракона попятилось на воина, стремясь задавить многотонной тушей и не допустить его победы. Тяжёлый гладиус порхал в руках воина, срубая чешуйки с тела дракона, но, в принципе, был бессилен против бронированного чудовища.
Копьё Лонгина было недоступно и лежало за спиной дракона. Воин уставал, это было видно по его всё более замедляющимся движениям, по ошибкам, которые выдавало его измученное тело, по виртуальным каплям пота, покрывавшим его чело.
Удачный удар центральной головы дракона сбил с воина украшенный пышным красным плюмажем шлем, который со звоном покатился по залитой разноцветной кровью арене.
Коротко постриженные седые волосы, обильно смоченные потом, предстали глазам всех присутствующих, ненароком показав и силу, и слабость старого римлянина.
— Не победит, — молнией промелькнуло в моём мозгу. Я вскочил, но невидимый доселе, барьер не пустил меня на арену и упруго встретил мою грудь, отшвырнув обратно к дереву, к которому привалился старик.
— Это не твоя схватка, Мамба, это схватка старых богов за будущее Африки. Будущее — это ты, прошлое — это я. Прошлому нет места в будущем, но прошлое показывает дорогу будущему. Знай это и прими в себя.
Он встал, распрямив старческое тело. Громко хрустнули суставы, встав в суставные сумки, ослабленные старыми сухожилиями.
— Я давно ждал этого момента. Я счастлив умереть в бою. Теперь это и мой бой. Не было никого, кому бы я смог передать свои знания. Моё племя деградировало. Другие племена давно забыли, ради чего они живут, и не способны перенять мои знания.
— Но пришёл ты… Белое на чёрном, но не чёрное в белом. Ты поведёшь за собой и чёрных и тех белых, которых сможешь спасти, либо направить на истинный путь.
— Знай, с моей смертью к тебе перейдут все мои знания, накопленные за триста лет моей жизни. Именно столько я прожил, вдали от тревог и забот, посреди девственных джунглей, поддерживая свою, уже никчемную, жизнь унганскими
— Тот эликсир, который мы с тобой выпили, называется «эликсиром забвения», тот, кто его выпьет, забудет себя, став твоим вечным рабом, а его душа будет всегда находиться с тобой, умоляя вернуться туда, куда стремятся все человеческие души. Ты можешь стать повелителем душ. Но, я вижу, что ты не хочешь этого, и в этом твоё спасение.
— Убивая прощай, а, не убивая, заставляй мучиться. И тогда никто, слышишь, НИКТО, не посмеет напасть на тебя. Страх, страх, и только страх, управляет человеческими душами.
— Любовь живёт в тебе, и не даст пропасть твоей душе. Даже чёрное может стать белым, если ты любишь. Люби Африку, спасай людей, борись за их пропащие души. Дай им смысл жизни, одари идеей, и они пойдут за тобой.
— Никогда, ни одна пуля не пробьётся сквозь их стройные шеренги. Кинжал будет остановлен, а предатель наказан. Дети будут засыпать с твоим именем на устах, повторяя «Мамба защитит, Мамба спасёт». Женщины, рыдая, будут посвящать тебе стихи, и устилать твой путь цветами, как будто, ты не жестокий король.
— Мужчины будут готовы, всегда и везде, стать плечом к плечу перед тобой, защищая не тебя, защищая то, что ты олицетворяешь для них. Помни… не ты главное в их жизни, а то, что ты несешь для них, что олицетворяешь в их сердцах.
— Давая, получай. Не забывай мои слова. Я ухожу, прощай. Все мои знания стали твоими, владей и используй их. Я ухожу в последний бой. Надеюсь, ты повторишь мой путь, сражаясь с собственными страхами, страстями, пороками. Борись, ведь ты воин, а значит, достоин!
И он, повернувшись, медленно ступая, вошёл на арену. Полупрозрачная плёнка силового щита, мгновенно растворилась, пустив его внутрь, к истекающему кровью римлянину, всё медленнее отражавшему удары дракона. Сет пытался подняться с арены, в последнем усилии собираясь вонзить свои наполненные ядом зубы в тело врага.
Дракон не замечал приближения нового врага, в исступлении добивая римлянина, полосуя его раздвоенным хвостом, откусывая от него куски, и, мимоходом, отмахиваясь от настырного и живучего змееголового воина.
Старик подошёл вплотную к дракону и позвал его.
— Нидхёгг?!
— Чего тебе, старик, — обернулся дракон.
Молниеносным движением, вытянувшись, буквально, в струнку и распластавшись в воздухе, старик нанёс ему удар в глаз своим «перочинным» ножиком, внезапно превратившимся в длинную и острую спицу.
Остриё её пронзило глаз дракона и, проникнув в мозг центральной головы, умертвило его. В последнем усилии, дракон смог нанести удар хвостом по телу старика. От мощного удара, тело древнего унгана переломилось пополам, позвоночник хрустнул, и старик умер.