Нехорошее место
Шрифт:
Бобби так и не узнал, то ли Френк намеренно произнес эти слова, предполагая, к каким кровавым последствиям они приведут, то ли просто озвучил свои мысли, и случившееся следом стало для него таким же сюрпризом, как и для остальных. Так или иначе, но он перевел взгляд на смелую близняшку. На его лице читалось недоумение.
— Ага, так мать по-прежнему здесь? По-прежнему в доме, вместе с нами?
Застенчивая близняшка застыла, как статуя, а вот смелая, наоборот, расслабилась, как будто вопрос Френка избавил ее от необходимости выбора удобного времени и места для чистосердечного признания. Она повернулась к Конфетке и одарила его улыбкой,
От этой улыбки на лице Конфетки отразились ужас и неверие, отчего на короткие мгновения и впервые лицо его стало почти человеческим.
— Вы этого не сделали.
Улыбка смелой близняшки стала шире.
— После того, как ты закопал ее, мы ее вырыли. Теперь она — часть нас и всегда будет частью нас, частью стаи.
Кошки махали хвостами и смотрели на Конфетку.
В крике, вырвавшемся из его груди, человеческого было куда как меньше, а скорость, с которой он подскочил к смелой близняшке, сделала бы честь и супермену. Телом он прижал ее к холодильнику, правой рукой схватил за лицо, ударил затылком по пожелтевшей эмалированной поверхности, потом еще раз. Схватил обеими руками за тонкую талию, поднял, попытался отбросить, как тряпичную куклу, но Виолет с кошачьей быстротой обвила его ногами, сцепилась лодыжками у него за спиной. Ее груди зависли аккурат на уровне его лица. Он принялся молотить смелую близняшку кулаками, но та держалась. А когда удары прекратились, чуть сползла вниз, тонкая бледная шея оказалась совсем рядом со ртом Конфетки. Он не упустил возможности, которую она ему предоставила, и зубами вырвал из нее жизнь.
Кошки отчаянно заверещали, уже не как одно существо, и бросились врассыпную.
Конфетке потребовалось меньше минуты, чтобы в этом шуме и гаме выпить кровь своей сестры. Ни Бобби, ни Джулия не пытались вмешаться, понимая, что Конфетка — тот же торнадо. Они бы погибли, а ураган не потерял бы своей силы. Френк же снова ушел в себя.
Отбросив безжизненное тело Виолет, Конфетка повернулся к застенчивой близняшке и расправился с ней еще быстрее, потому что сопротивления она не оказывала.
Когда же он отбросил и это тело, Френк наконец-то повиновался полученному приказу, подошел к Конфетке вплотную и удивил брата, взяв его за руку. А потом, как Бобби и надеялся, Френк отправился в путешествие, а Конфетка — вместе с ним, только не по своей воле, а как пассажир, точно так же, как путешествовал Бобби.
После царившего в кухне шума тишина просто оглушала. Вся в поту, еще не придя в себя от увиденного, Джулия отодвинула стул от стола. Деревянные ножки заскрипели по старому линолеуму.
— Нет. — Бобби подскочил к ней, встал позади, взял за здоровую руку. — Подожди, еще рано, оставайся на прежнем месте.
Флейта.
Порыв ветра.
— Бобби. — В голосе Джулии слышались панические нотки. — Они возвращаются, давай уйдем. Пока у нас есть шанс.
Он удержал ее на стуле.
— Не смотри. Я должен, чтобы убедиться, что Френк меня понял, а тебе смотреть незачем.
Атональная музыка повторилась, порыв ветра дохнул на них запахом крови убитых близняшек.
— О чем ты говоришь? — спросила она.
— Закрой глаза.
Глаз она, естественно, не закрыла,
Полларды вернулись, после их короткого путешествия в тандеме, то ли на гору Фудзи, то ли к дому Фогерти, а может, в несколько разных мест. Как Бобби и объяснил Френку в автомобиле, успех могли обеспечить только быстрые и постоянные перемещения. Братья уже не существовали, как два отдельных человека, поскольку перемещения обеспечивал разум Френка, который не мог «собирать» их в прежней конфигурации. Ошибки накапливались с каждой телепортацией. И теперь они слились почище любых сиамских близнецов. Левая рука Френка исчезла в правом боку Конфетки, словно он решил покопаться во внутренностях брата, правая нога Конфетки соединилась с левой ногой Френка, так что теперь они стояли только на трех ногах.
Наверное, странностей было больше, просто Бобби их не заметил, потому что братья снова исчезли. От Френка требовалось одно: перемещаться снова и снова, чтобы не дать Конфетке шанс перехватить инициативу. Если хотя бы одно перемещение прошло под его диктовку, в месте прибытия они могли вновь разъединиться.
Осознав, что происходит, Джулия замерла, положив на колени руку со сломанными пальцами, второй рукой вцепившись в руку Бобби. Он видел, что она все понимает, без объяснений, знает, что Френк жертвует собой ради них, и они обязаны стать свидетелями его мужественного поступка, это их долг перед Френком, они обязаны это сделать, как обязаны не дать умереть в своих воспоминаниях Томасу и Холу, Клинту и Фелине.
То была одна из самых главных и священных обязанностей добрых друзей и ближайших родственников друг перед другом: сохранять и поддерживать огонь памяти, дабы смерть человека не превращалась в его мгновенный уход из этого мира. В определенном смысле усопшие могли жить и после смерти, до тех пор, пока жили люди, которые их любили. Воспоминания являлись действенным оружием против хаоса жизни и смерти, надежным способом обеспечения связи между поколениями, установления противостоящего хаосу порядка.
Флейта, ветер: братья вернулись после еще одной череды быстрых дематериализаций и материализаций, и теперь их тела уже слились в одно. Это тело было огромным, ростом за семь футов, широким, просто необъятным, весящим ровно столько, сколько весили Конфетка и Френк вместе. И голова осталась одна, с жутким лицом. Карие глаза Френка находились уже не на одной линии, место носа занял раззявленный рот, второй рот появился на левой щеке. Два кричащих голоса заполнили кухню. Второе лицо находилось на груди, без рта, но с двумя глазницами. Одну занимал немигающий синий глаз Конфетки, вторую — клацающие зубы.
Чудовище исчезло, вернулось вновь, менее чем через минуту. На этот раз в виде какой-то груды плоти, где-то темной, где-то розовой, с торчащими из нее костями, островками волос, пульсирующими сосудами. В промежутке между исчезновением и возвращением Френк, несомненно, вновь побывал в том грязном проулке в Калькутте и притащил с собой не только десятки тараканов, но и несколько крыс. Все они тоже «влились» в общую массу, еще больше усложняя для Конфетки возможность восстановиться в прежнем виде, если такая возможность еще оставалась. Груда эта повалилась на пол, трясясь, подпрыгивая, но в конце концов застыла. Некоторые из грызунов и тараканов, еще живые, предпринимали попытки вырваться. Но они намертво «впаялись» в испустившую дух человеческую плоть, а потому быстро умерли.