«Нехороший» дедушка
Шрифт:
Инициативу перехватил генерал:
— О справедливости после. Ты в конце концов зазвал меня по конкретному делу.
Больной кивнул и тут же сильно помрачнел.
— Дело в четвертой смерти? — спросил Петрович.
Печорин снова кивнул, но говорить не начал.
Гости некоторое время молчали, переглядываясь. Вопрос задала Лолита:
— Ты боишься, что тебе от нее не… скрыться?
Печорин обвел взглядом друзей, вздохнул и прошептал:
— Пятиплахов знает, он расскажет. Мне неловко.
Генерал кивнул:
— Да, дело такое. Когда-то, еще в давние-давние институтские годы, у Жени был… — он запнулся, попав
— Да я все понимаю, я такое видала, — заныла она, но ее отправили погулять по территории весеннего имения.
— Понятно, — сказал Петрович, — у Надьки ребенок, возможно, от нашего путешественника в прошлое и будущее.
Печорин покорно кивнул.
— И родившийся внук тоже может быть его внуком. Весело, — присвистнул Петрович.
— А как все эти годы было весело Савелию. Кажется, он обо всем догадывался с самого начала, — сказал генерал.
— Но ведь это было еще до свадьбы, — слабо вставила Лолита.
Мужчины одновременно усмехнулись.
— Если бы это было после свадьбы, то смерть нашего Зоила случилась бы уже тогда, а не в предполагаемом будущем.
Генерал налил наконец себе воды, никого до этого момента не заинтересовавшей. Выпил целый стакан и сказал:
— На настоящий момент мы имеем такой расклад: у Жени, что называется, было с Надей примерно за месяц до ее свадьбы с Савелием. Савушка о чем-то догадывался все эти годы: не знал, а мучительно догадывался. Все время порывался поговорить с Женей, держал, как говорится, на расстоянии прямого выстрела. Лучший друг одновременно и главный враг — так бывает. И два дня назад вдруг позвонил Жене и сказал, что убьет. Надо полагать, до чего-то додумался.
— Или Надя проговорилась, — сказала Лолита.
— Или специально это сделала, — уточнил Петрович. — Представляю, как он изводил ее своей ревностью все эти годы.
— Может, Наде позвонить? — тихо спросила Лолита.
— Зачем? — удивился Петрович.
— Я пробовал, — сказал больной.
— Женщина обычно знает от кого ребенок.
— Сказки, — отмахнулся Петрович от женского мнения.
Генерал опять взял управление ситуацией в свои руки.
— Это все — нюансы. Важно то, что Савушка позвонил два дня назад, а Женя видел свою смерть от его руки больше месяца назад.
— И смерть эта будет здесь, — виновато произнес больной.
— В этой беседке? — первой сообразила Лолита.
— Когда? — выпучил глаза Петрович.
— Сейчас! — раздался голос из-за решетчатых стен беседки. Майка. Девочка решила отомстить за ссылку на природу.
Петрович выругался.
— Майя, зачем ты? — укоризненно сказала Лолита.
— А вы думали, она пойдет цветочки нюхать? — усмехнулся Печорин.
— Ладно, иди сюда, чего уж теперь, — распорядился генерал.
Майка вдруг истошно завизжала, все завертели головами, ничего не понимая. Вдоль занавешенной зеленью стены беседки продвигалась громадная тень.
Мужчины приподнялись со своих мест. У Печорина не получилось, он рухнул обратно.
В дверях беседки появилась фигура очень рослого, пузатого мужчины с рябым лицом и угрюмым взглядом исподлобья. Одной рукой он держал под мышкой орущую Майку, пытающуюся его укусить. Он очень напоминал тролля, как его изображают в фильмах про «Властелина колец». Было понятно, что противостоять ему невозможно, даже если все собравшиеся в беседке выступят вместе.
— Отпусти ребенка,
— Надо поговорить, — сказал «тролль», подтолкнув девочку куда-то в сторону и глядя при этом только на Печорина.
— Мы не оставим вас один на один, — просипел Петрович, а генерал в подтверждение этих слов мотнул в воздухе своим «пистолетом», что не произвело на гиганта никакого впечатления. Он вздохнул, шмыгнул носом и сказал, обращаясь только к Печорину:
— Давай пятьдесят на пятьдесят.
Спустя двадцать минут вся большая компания: и генерал, и Петрович, и Лолита, и «тролль», и уже подружившаяся с ним девочка — шли по райским аллеям «Аркадии» к выходу. Савушка объяснил: у него был разговор с Модестом Михайловичем, и тот сказал, что надо щадить неокрепший еще ум больного. Опасно его ставить перед каким бы то ни было выбором. Зачем ему прямо сейчас решать: хочет ли он быть дедушкой недавно родившегося ребенка или должен отказаться от этого права. Лучше сохранить статус-кво.
Все поддержали гениальное решение поэта: пятьдесят на пятьдесят. Даже Майка похвалила — она-то знала толк в цифровых родственных раскладах.
Евгений Иванович согласился с предложением громадного друга. В основном потому, что ему было все равно. Он все пытался свернуть разговор на другую тему. Вы, родные, рано радуетесь. Готовьтесь, все еще впереди. Это была предварительная, пробная волна Справедливости. Будет еще главная. А за ней придет Всепобеждающая Любовь. Вот тогда и посмотрите, вот тогда и будет всем по-настоящему весело.
— А за Всепобеждающей Любовью что? — смеялись они, испытывая облегчение, оттого что конфликт вокруг отцов, детей и внуков разрешился.
— А там уж откроется и Абсолютная Истина, — шептал одними губами больной.
Но Евгения Ивановича, говорившего слабым, еле слышным голосом, уже не слушали. Начали прощаться. Больной смолк, отчаявшись что-то втолковать собеседникам. Ему пожали руку, поцеловали, и громко балагурящая делегация удалилась в сторону главного корпуса.
Минут через десять в беседку заглянул человек в таком же халате, как и у Евгения Ивановича. Они поприветствовали друг друга как старые знакомые. Гость сел рядом, прислонился к одной из опор, поддерживающих крышу беседки, удлиненным бритым черепом и, помедлив некоторое время, сказал:
— Тебя скоро выпишут. Модест говорил.
Евгений Иванович только вздохнул в ответ.
— Что, трудный был разговор? — спросил молодой человек.
— Ничего не хотят слушать, кроме сказок про загробную жизнь. Я уж им такого навыдумывал! Про семь смертей и что меня «оттуда» вызвали спириты: «Дух Евгения Ивановича, придите к нам!» Откровенно дурачился, а они что-то обсуждают…
— А ты правда ничего не видел?
Евгений Иванович закрыл глаза:
— Что можно было разглядеть, все равно толком не расскажешь. Для этого человеческих слов нет. Отчетливо видел только мешок, второй окровавленный мешок. Но это… как бы сказать… слишком личное. Частное. Меня другое убивает: «они» — и генерал, и Петрович, и Модест — не понимают, что «это» был только первый приступ Справедливости. Будет и посильней. А потом явится Красота Спасающая, но ее, судя по всему, никто не увидит, как не почувствовали Справедливость. А в конце концов нас всех ждет абсолютная Истина. Как говорила моя мама — Бог любит Троицу.