«Нехороший» дедушка
Шрифт:
Модеста Михайловича настигли какие-то неприятности, но у меня не было сил его жалеть. К тому же на меня очень сильно подействовал тот факт, что старик Зыков оказался прав относительно пульта. Что за пульт? От чего пульт? Может, всего лишь для управления бойлерной или кондиционером. Нет, подсказывало что-то внутри, это тот самый пульт, важный, от него зависит все.
Хозяин кабинета положил трубку мимо телефона и посмотрел на нас, словно спрашивая — почему вы еще не ушли? Я был подавлен, внутренне смят, но Пятиплахов жаждал продолжить
— Пульт! — сказал он звучно и окончательно.
Директор кивнул и уже вполне покорно двинулся к камину. Возле камина висела копия серовской «Тройки» — ироническая перекличка со сталинской тройкой, раз уж весь интерьер стилизован под ту эпоху?
— Вот, — сказал Модест Михайлович и, взяв за край картины, начал сдвигать ее влево, погружая в стену и вскоре перед нами был он — пульт: квадратный экран, как у средних размеров телевизора, рядом панель с кнопками и тумблерами.
— Работает? — строго спросил генерал.
— Работает, — пожал плечами директор — и продемонстрировал как: пару щелчков. Экран загорелся, на нем появилось заспанное лицо медсестры.
— Это мы вышли на пост, — сообщил Модест Михайлович.
Медсестра доложила, что все спокойно.
— А он?
— Спит, Модест Михайлович. Я проверила — таблетки проглотил. Каждый час делаю обход.
Директор кивнул, вырубил экран и, повернувшись к нам, пояснил:
— Сегодня у нас нет активного обслуживания. Капсулы не включены. А когда включены и идет обслуживание, я с лечащим врачом нахожусь там. Отсюда тоже можно руководить процессом, и даже всех четырех капсул, но обычно, как я уже говорил, мы оперируем на месте. А когда, — он зевнул, — работы нет, я в это время уже дома.
— Вы живете неподалеку? — спросил генерал, разглядывая тумблеры.
— Да, у меня дом в поселке, — директор опять зевнул, но генерал решительно не желал понимать намека.
— А кто такой «он»?
Модест Михайлович вздохнул и потупился.
— Да мальчик, сын того самого замминистра. Он был у меня перед вами.
Генерал сказал:
— Это тот, что дачу сжег, собрал группу и устраивает всякое черт-те что? Довольно остроумно иногда, да?
— Я бы сам с удовольствием посмеялся, если бы в эту компанию не попала моя родная дочь.
Ах, вот оно что! Мне стало жалко директора, я взял трубку его телефона и положил на рычаг — что я еще мог для него сделать? По моему ощущению, нам было пора сворачивать свою самодеятельную инспекцию и тихо отваливать в ночь. Но у Пятиплахова был совершенно другой план.
— А пойдемте туда? — предложил он.
— Куда? — испуганно покосился на него Модест Михайлович.
— Посмотрим на вашего пленника, посмотрим на ваши капсулы.
Мне было очень неловко за генерала. Мы и так уж загостились.
Модест Михайлович попытался возражать — мол, он волнуется, и ему хотелось бы присоединиться к поискам. Дочь куда-то убежала из дома, и
Генерал скорчил мгновенную гримасу и дернулся, кажется, ему с трудом удавалось держать себя в рамках приличия. Я перестал его понимать.
— Вам лучше оставаться на своем посту. Во-первых, вы вряд ли сможете помочь в поисках. Есть и второе соображение: ваша дочь рано или поздно сама явится сюда.
— Ко мне? Исключено! Она считает меня чудовищем, я занимаюсь, по ее мнению, жуткими вещами. Я…
— Сюда, но не к вам.
— ?
— Вы же сами сказали, что здесь лежит этот парень — лидер их шайки.
Модест Михайлович захлопал глазами, он быстро все понял.
— Идемте!
Мы спешно спустились на первый этаж.
— Я бы на вашем месте запер кабинет, — сказал генерал.
— Разумеется.
Я был рад — что-то затеялось. И без моего прямого участия. Можно отложить всю свою головную кашу на потом, конкретное дело снимает с повестки абстрактные переживания. Я торопливо шел по коридору за этими двумя озабоченными господами в почти расслабленном, хотя и очень подавленном состоянии. И не отказался бы сейчас от какой-нибудь таблетки или освежающей процедуры.
Они о чем-то деловито переговаривались. И вот мы уже снаружи, под тихим мартовским дождем, фонари маленькими радугами отражаются в мокром асфальте. Сильно и неприятно пахнут голые мокрые кусты, растущие вдоль дорожки. Небо — огромный пласт влажной черной ваты. Возможно ли, чтобы оттуда явилась угроза нашему миропрядку? По крайней мере — не сию минуту!
Медсестры встретили шефа у входа. Было видно — волнуются. Модест сразу погнал всех к палате нового пациента. Стали пялиться сквозь прозрачную дверь.
— Спит! — доложила сестра, дававшая таблетки.
— Надо войти проверить! — сказал генерал.
— Не дай бог проснется, — отмахнулся директор.
Я вспомнил Ипполита Игнатьевича, он лежал в такой же палате. Очень похоже лежал.
Мы всей гурьбой прошли на пост.
— Почему камеры не включены? — строго спросил Пятиплахов.
— У нас нет камер, — вздохнул директор, — у нас все-таки не режимный объект. Тут всего два коридора к тому же.
— Сэкономили, — неодобрительно пробурчал генерал. — Ладно, показывайте дальше. А вы, — обратился он к медсестрам, — все же пробегитесь по коридорам.
Модест Михайлович хотел было что-то возразить, но ему трудно было собраться с мыслями, а Пятиплахов продолжал:
— Нам все равно отсюда уходить нежелательно. Рано или поздно ваша дочь придет сюда вызволять своего… даже не знаю, как сказать, чтобы не задеть.
Пресловутые капсулы произвели на меня огромное впечатление одним своим внешним видом. В них чувствовалась огромная разумная мощь, внешнее их оформление впечатляло, как вид очень дорогой машины — «бугатти» или «мазератти». Когда смотришь на нее — понимаешь, что вся эта роскошь не просто так, а с большим значением и смыслом.