Неисправимый бабник. Книга 1
Шрифт:
– Ты будешь спать во дворе, на соломе под абрикосами, – говорит дед Афанасий. – В хате мы положить тебя не можем: негде. Погода теплая, дождя не ожидается, отдохнешь как следует в соломе. Чумайдан поставь у окна, никто не тронет, документы, деньги храни при себе.
Витя зарылся в солому, устремил взгляд в небо, любуясь мерцающими звездами, и вскоре крепко заснул. Утром, когда было уже десять часов, он проснулся от щекотки под носом. Когда открыл глаза, перед ним стояла на коленях молодая девушка и тоненьким стебельком, раздвоенным на конце в виде усиков, тихонько
Витя схватил ее за руку:
– Ты кто такая?
– Я младшая дочь Афанасия. Вставай, вот тебе молоко и хлеб, перекуси. А то, небось, проголодался с дороги. Абрикосы ешь сколько хочешь, у нас полно тут.
Она улыбнулась радостной улыбкой, обнажив белые ровные зубы. Ситцевое платье туго опоясывало ее фигуру, четко выделяя маленькие, едва заметные шары ниже ключиц. Светлые волосы ниспадали на плечи густой волной, ноздри носика слегка расширялись, когда она черными как уголь глазами пожирала незнакомца. Витя глядел на нее и любовался, прекрасно понимая, что у нее есть все то, что у его любимых героинь из произведений Толстого, Диккенса, Мопассана. А то и больше.
– Как тебя зовут, красавица?
– Алла. А правда, я красивая?
– Сколько тебе лет?
– Скоро пятнадцать. А вы мне нравитесь, я долго стояла, смотрела на вас спящего, а потом решила пощекотать соломинкой под носом. Это так интересно. Вы поворачивали голову, шлепали себя ладонью по губам, думали: «Муха ползает». Хи-хи-хи! Идем на Днепр, искупаемся. Если набредем на безлюдное место, я лифчик сыму. Хи-хи-хи!
– Алла, рано тебе лифчик снимать перед мужчиной: животик может вырасти, ребенка придется рожать, что ты тогда делать будешь? К тому же я сейчас… слишком далек от этого. У меня много дел.
– Каких еще дел? Отдыхать надо. До начала занятий еще далеко, первое сентября нескоро. И животик у меня увеличиваться не будет, я еще сама маленькая, хотя страшно хочется совершить этот грех, особенно с тем парнем, который мне нравится. Я ведь почти каждую ночь вижу, как папа маму топчет, и мама от этого в диком восторге. Она так стонет, что мы просыпаемся и даже говорим ей: «Будет тебе, мама, папу мучить. Не железный он, чай». А почему меня никто не топчет, когда мне этого хочется?
Витя погладил ее по тугим шарам, она тут же прилипла к его губам.
– Все, больше не будем, а то я вправду начну тебя топтать здесь, и выйдет из этого пшик. Мне надо найти квартиру, – сказал Витя. – Не могу я тут, под деревом, ночевать. А вдруг дождь пойдет? А чей это велосипед?
– Лисапед? Моего брата. А тебе лисапед нужен? Бери. Только чтоб не потерял. К вечеру приходи к Днепру, он здесь рядом, сто метров пройти по нагретой за день земле. Покатаешь меня на лисапеде? Если покатаешь, я тебя буду долго целовать, я люблю целоваться.
– А где все остальные?
– Отец с матерью на работу пошли, а старший брат рыбу вялит на берегу Днепра. Это он на зиму заготовляет, а то зимой кушать нечего, понял? Знаешь, какая вкусная вяленая рыба? Приходи, попробуешь.
– А в какой класс ты ходишь?
– Восьмой окончила, возможно, пойду в девятый.
– Спасибо за угощение.
Витя
Солнце начало припекать, поднимаясь по куполу безоблачного неба. Становилось жарко. Алла в легком платьице выше круглых колен направилась к Днепру, а Витя остался около пустого, не закрытого на замок домика, побрился, умылся, причесался и стал разглядывать чужой велосипед.
3
Маленький домик-курятник деда Афанасия на небольшом пригорке был, пожалуй, единственным строением, имеющим жалкий пролетарский вид. Остальные дома, крытые жестью, кое-где рубероидом и даже соломой, выглядели сносно, если не сказать – прилично, с большими крашеными окнами и стенами и чистыми дворами. Это была окраина большого города, где ковалась оборона страны. Каждая улица носила название, как правило, Ильича, была пыльная, не покрытая асфальтом и могла дымить при небольшом ветерке. Это от нехватки дождя.
У каждого дома Витя останавливался и, нажимая на кнопку звонка, спрашивал:
– Не сдаете ли комнату или просто койку?
Домохозяйка пристально всматривалась в незнакомца и не моргнув глазом, то ли в шутку, то ли всерьез спрашивала:
– Женат?
– Никак нет, – отвечал незнакомец.
– Мы вообще-то не сдаем. Вот если только будешь зятем, тогда другое дело.
– На ком жениться, на вас или на вашей дочке? – шутил Витя.
– У меня дочь на выданье, а у самой муж, слава богу. И хороший муж.
– Согласен жениться, но только временно, – шутил Витя и направлялся к другому дому.
Около тридцати домов он обошел, беспокоил хозяек, и везде был отказ в форме шутки, и калитка тут же перед носом у просителя закрывалась. Витя проехал несколько кварталов и притормозил у одного дома, заметив, что хозяин пожилого возраста, очевидно пенсионер, сидит на прилавке во дворе и клюет носом. Мухи облюбовали его лысину, она не только блестела, но и была горячей от солнца.
«Экий симпатичный старикашка, уж с ним-то я точно найду общий язык», – подумал Витя, притормаживая у калитки и нажимая на кнопку звонка.
– Здравствуйте! Извините, пожалуйста. Я хотел бы спросить, не сдаете ли, случайно, одно койко-место?
Лысина получила еще один шлепок ладонью, но мухи успели разлететься в разные стороны. Потеряв надежду расправиться хотя бы с одной мухой, старик поднял голову и уставился на незнакомца:
– А шут его знает, подумать надоть. Сколько платить будешь в месяц?
– Сто рублей. По-моему, это цена стандартная, – сказал Витя, входя во двор.
– Садись, побалакаем, – предложил хозяин. – Оно бы, конечно, не мешало: пенсия у меня небольшая, работать уже не могу, а идти сторожем – далеко добираться. Может, мы и поладим. Ты мне сразу пондравился. Там, глядишь, племяха подрастет, зятем станешь. Этот дом наш целиком. Во второй половине никто не живеть. Скажи, добрый молодец, откуда ты приехал?