Неистовый Роланд
Шрифт:
Ее мать почла неприличным, что она не дождалась похвалы и благодарности за игру, последовала за ней журить, бранить наедине, учить дочь свою приличиям общества.
Между тем мужчины засели за несколько столов играть в бостон, а хозяйка с своими гостями около десерта.
Пробило шесть часов. Ломберные столы были уставлены уже ремизами, а синяя салфетка десертного стола покрылась скорлупой.
— Господа! — вскричал городничий, — пора в театр, ремизы разыграем после.
— Пора, пора, — повторили все дамы. — У вас есть афишка? Говорят, что актеры бесподобные.
— Как же-с,
— Как это интересно! Пора, пора! — повторяли дамы, сбираясь и с нетерпением ожидая у подъезда дрожек.
Бостонисты сложили ремизы, разыграли, рассчитались, схватились за шапки, второпях выигравший забыл заплатить за карты; и вот, пешком и на дрожках, все двинулись в театр.
ГЛАВА III
Город, в котором случилось описываемое происшествие, лежал на берегу роскошного Днепра и разделялся глубокою лощиною. Главная часть города была на горе и украшалась широкою площадью, ограничиваемою корчмами, костелом, соборною церковью и деревянным театром с лубочной кровлей. Другая часть города, носившая название за мостом, не имела в себе никаких замечательных зданий и украшений, кроме городских бань, пивоварни и живодерни, на которой выделывались самые лучшие собачьи меха. Третья часть, под горой, населена была Израилем и украшалась деревянной школой, обросшей мохом и стоявшей посреди лачуг и непроходимой грязи; весь же город славился красотой евреек; Голды, Рифки, Рохли, Лейки, Ганзы и Пейзы, в красных тюрбанах, в мушках, с рассыпанными волосами по плечам, владычествовали над походными сердцами.
В этот же город приехала труппа актеров, и г. антрепренер, заплатив полиции положенный штраф за намерение играть трагедии, комедии, оперы, драмы и мелодрамы, к удовольствию городской публики, получил дозволение воспользоваться театром, который поступил в городскую собственность также от одной походной труппы актеров, изгнанной из города за то, что осмелилась, по болезни некоторых из действующих лиц, отложить спектакль до другого дня.
Приехавшая труппа актеров принадлежала уже не к тому времени, когда публику сзывали в театр бубнами и литаврами, когда без предуведомления о достоинстве пьесы и без испрошения снисходительного воззрения на игру актер не смел ступить на сцену, а публика без предварительного экстракта или объяснения пьесы, изложенного в прологе, не понимала смысла; но она принадлежала к той эпохе, когда порок и добродетель не смели соединяться в одном и том же действующем лице, но боролись отдельно, боролись друг с другом, а не с душою человеческою.
Настало роковое время — 6 часов пополудни; театр осветился плошками. Четыре еврея с скрыпкой, виолончелью, цимбалами и треугольником засели перед сценой. Занавес, с изображением Аполлона и девяти муз, покрытых вохрою и суриком, волнуется уже от сквозного ветра. Все действующие лица уже готовы для
Софья, добродетельная преступница, также заботится об нем.
Публика наполняет уже театр. Приехал и городничий с своим семейством. Музыка загремела мазурку… а маркиза Лафаста нет.
— Чорт! — восклицает в отчаянии король.
— Боже! — восклицает Софья.
— Я сгоню его, не будь я антрепренер! — восклицает король.
— Посмотрю, как сгоните! И я отойду прочь! — восклицает Софья.
— Что ж мне делать? Что мы будем делать без него? — восклицает король.
— Подождут! Велика беда, — восклицает Софья.
— Как подождут?
— Да так же; и в столицах ждут, не только что в поганом городишке!
Ждут; а маркиза Лафаста нет как нет.
Музыканты проиграли все мазурки и польские, принялись снова за мазурёчьку панну.
Публика, по примеру супруги городничего, бьет в ладоши, стучит ногами; а городничий послал за кулисы хожалого с приказанием начинать.
– Чорт! Что нам делать? — вскричал снова король. — Нет, вон, долой с feaTpa!
— Посмотрим! — повторила опять Софья. — А я сейчас же долой с себя костюм!
— Что ж нам делать без него? Мы погибли! Как объявить публике? Да я и в тюрьме места себе не найду!
Хлопанье и стук повторились сильнее прежнего; хожалый явился снова с приказанием поднимать занавес.
— Чорт! — вскричал король с отчаянием: — поднимай занавес! Луидор, выходи; выкидывай все явления, где маркиз Лафаст! Начинай с 3-го явления!
Занавесь поднялась.
— Что я слышал?.. Что видел? — вскричал страшным голосом актер, игравший роль Луидора, выбежав на сцену.
И вся публика захлопала; и драма играется без главного действующего лица, идет прекрасно, принимает новый смысл, носит на себе первообраз новой драматической школы.
И публика довольна. Публика в исступлении от игры Софьи, добродетельной преступницы. "Фора, фора!" — кричат ей после всякого монолога, и бедная Софья должна выходить снова, повторять монологи в несколько страниц.
А Зарецкого нет как нет; во второй пьесе он должен играть неистового Роланда; ждут — не является.
И снова король, но уже Карл Великий, обнадеженный успехом драмы, решается начинать и "Неистового Роланда" без неистового Роланда.
— Где же неистовый Роланд? — спрашивают друг у друга зрители в половине пьесы, и городничий посылает за кулисы спросить: где же неистовый Роланд?
— Неистовый Роланд?.. В отсутствии, — отвечает содержатель театра, сняв корону пред полицейским чиновником, присланным от городничего.
— Как в отсутствии?
— В отсутствии-с; но он прибудет к заключению пьесы.