Неистовый Роланд
Шрифт:
— Помилуй, душенька, я могу тебе представить в свидетели Осипа Ивановича. Как теперь слышу слова его высокопревосходительства: "это дом моей Софии, моей дражайшей Софии!"
— Ах ты, этакий! Так ты и последний домишко хочешь отдать в приданое своей возлюбленной Софии!.. Нет, сударь, этому не бывать!..
— Прямая ты мачеха! Бог с тобой! По мне все равно: и Ангелика моя дочь; впрочем, кто тебя знает…
С сердцем казначей вышел из комнаты, не кончив речи.
— Лысый чорт! Сам в себе сумлевается! —
— Принарядилась? Вот так! Хорошо; косыночку-то поспусти немного на плечики. Ну, ступай; скажи, что я, дескать, лекарства хочу дать вашему высокопревосходительству.
Вятской породы, рябенькая, одутловатенькая Ангелика, получив наставления от матери, вошла в комнату больного.
Он лежал в забывчивости, глаза его были устремлены в потолок. Ангелика стукнула склянкой.
Больной оглянулся, привстал и произнес, устремив на нее взоры:
— Пойду к ней… да не подозрительно ли?.. Нет!.. Смею спросить, сударыня, о чем вы изволите беспокоиться?
— Лекарство вашему высокопревосходительству…
— Да вы на кого-то жаловались?
Ангелика вспыхнула. "Боже! — думала она, — он слышал, как я жаловалась на Софью матушке".
— Никак нет-с, я не жаловалась; у меня нет ни на кого сердца.
— Если угодно, я могу служить вам своим.
— Я не стою, ваше высокопревосходительство…
— Любовь! — вскричал он, отворотив голову в сторону. — Теперь вспомоществуй мне! — и, обратясь к Ангелике, продолжал: — Ах, сударыня, вы не откажете мне в вашей услуге!..
— Что вам угодно приказать?
— Открою вам тайну, меня угнетающую… ужасаюсь!.. Я б хотел открыть вам мое сердце, но язык не повинуется моему желанию…
– Если вы мне сделаете честь… мое состояние…
— Не в моей воле открыть вам причину моего беспокойства… Оно началось в тот самый день, как в этом доме было печальное происшествие….
"Когда умерла бабушка, меня здесь не было; я с матушкой была на ярмарке; только сестра оставалась", — подумала Ангелика и вспыхнула.
— Я видел божество, которого прелести ввергли меня в это бедствие.
— Я не знаю-с! — отвечала с сердцем Ангелика, — может быть, моя сестра Софья…
— Но крайней мере в вашей воле дать случай в последний раз на нее взглянуть! — сказал больной, смотря на нее неподвижными глазами.
— Извините-с! — произнесла, вспыхнув, Ангелика и, присев с презрительной улыбкой, выбежала из комнаты…
— Это ужас! — вскричала она, хлопнув дверью. — Он требует, чтоб я дала случай видеться ему с Софией.
— Видишь ли, мой друг? — сказал
— Очень рада, сударь, что свел дочку свою с вельможей; она годна на все руки! — вскричала казначейша.
Между тем больной что-то говорил вслух, слова: "а после приведи ко мне доктора, да как можно поскорей!" — громко раздались.
Казначей бросился к нему.
— Что угодно вашему высокопревосходительству? — произнес он тихо.
Больной, склонясь на подушки и смотря в потолок, продолжал:
— Слабость моя уменьшается…
— Слава богу, ваше высокопревосходительство! — сказал казначей, сложив руки и поклонившись. Больной продолжал:
— Силы подкрепляются какою-то надеждою… Конечно, Софья в безопасности. Ах, если бы исполнилось предчувствие! Всесильное существо! Какую принесу тебе благодарность, когда увижу в своих объятиях дражайшую Софью! Чу, я слышу ее голос!..
— Софья, Софья! — вскричал казначей, выбежав в спальню и схватив Софью за руку. — Ступай, поднеси его высокопревосходительству лекарство.
София, добренькая, скромненькая девушка с голубенькими глазками, на которых еще светились слезы от брани мачехи, втолкнутая отцом в комнату больного, остановилась и закрыла платком лицо.
— Я жив еще, любезная Софья! Жив еще! Не мучься! — вскричал больной, протягивая к ней руки. — В каком она исступлении! А, это от Любви ко мне!.. О, сердце мое раздирается болью и досадой!..
— Куда ты, Софья! — прошептал казначей, удержав дочь свою, которая хотела выбежать. — Извините, ваше высокопревосходительство, моя Софья немного застенчива.
— Не беспокойся, дражайшая! Мне оставлена жизнь… благодари провидение!.. Тьфу, дурак суфлер не подсказывает… Как бишь?..
— Батюшка! Пустите меня!.. — произнесла Софья, вырываясь из рук отца.
— Я жив, — продолжал больной, — и жив для того, что тебе это драгоценно…
— Слышишь, глупая! — шепнул казначей на ухо дочери.
— Теперь помоги мне встать, любезная Софья! Самому мне не позволяет слабость…
– Позвольте, я, ваше высокопревосходительство, приподниму вас! — С этими словами казначей бросился помочь больному привстать, а Софья выбежала вон из комнаты.
Приподнявшись с дивана, больной устремил глаза на казначея, долго что-то Шептал про себя; потом, вдруг схватив подушку и приподняв ее, вскричал:
— Что! Или ты, варвар, за тем пришел сюда, чтоб докончить свои злодеяния?
— Ваше высокопревосходительство! Милостивейший государь!.. Я ничего-с! — произнес казначей, затрепетав как лист.