Неистребимый майор
Шрифт:
На усадьбе винсовхоза, в числе выстроившихся для получения орденов, оказался так хорошо знакомый следователь. И командир базы, возвращаясь после церемонии в свой тоннель, думал:
«Черт с ним! Возможно, что он и заслужил эту свою Звезду. Ведь я не знаю всего объема его работы, а у него громадный участок фронта и примыкающего тыла. Но в случае с майором он бесспорно кривил душой, так как отлично понимал, что юрист собирался отличиться, не имея никаких серьезных оснований для следствия. Достаточно вспомнить тот апломб, с которым он явился на КП. А ведь потом он не рискнул пойти с жалобой к командарму
— Нет! Этого я ему простить не могу!
— Так!.. А себе?
— Сколько раз, еще в предвоенные годы, сковывала тебя эта мрачная апатия, когда бывали почти аналогичные случаи с подчиненными? А что, если бы раньше стукнуть по столу и твердо сказать: „Не согласен. Протестую“? Еще бы раз забрали? Возможно. Но ведь в некоторых случаях, когда инициатором надуманного „дела“ являлся маленький карьерист, он отступил бы! Обязательно! Именно чтобы не испортить себе послужной список..
Конечно, победа над мелкотой, вроде этого следователя, вовсе не решение всей проблемы. Но если бы все, на каждом участке работы оказывали такое противодействие? Возможно, что тогда скорее выявилась бы правда и оказалось невозможным продолжение этого кошмара. Во всяком случае, теперь кончилось проклятое наваждение, которое сковывало волю и разум только при одном появлении следователя. Да и сам он вряд ли еще раз сунется только из-за личных побуждений».
Пожалуй, это казалось главным уроком из проведенной операции, хотя не решавшим и в сотой доле всей мрачной проблемы.
Знали ли немцы о точном местонахождении наших КП и узла связи?
Общее суждение сводилось к следующему: знают, что где-то в данном районе, в одном из бывших санаториев или винсовхозе, но в каком именно — не знают. При этом добавлялось, что о существовании тоннеля фашистам также известно, но точные координаты им неясны.
Факты подтверждали это предположение.
Самым опасным для раскрытия дислокации штабов и КП были по-немецки методичные появления «рамы».
Кстати, я не знаю человека, в ком этот уродливый самолет — «FW-189» — не вызывал бы гадливого ощущения. Да и вред он причинял нашим войскам немалый — своей визуальной и фоторазведкой, не говоря уже о корректировке огня. Некоторые наши летчики уверяли, что сбить «раму» не так-то просто из-за ее маневренности, тем более что обычно ее прикрывали «мессершмитты». Эта самая «рама» наведывалась очень часто и упорно просматривала весь район. И в этом случае успех дела решала не столько система маскировки, сколько дисциплина скрытности и скрупулезное ее соблюдение.
Как ворчали полковники и генералы, которых высаживали почти за километр от КП, куда-то отгоняя их машины!
Как ворчал командир батареи мелкокалиберных зенитных автоматов, замаскированных на позиции, прямо над домом отдыха, ворчал на то, что комендант ни разу не разрешил ему открывать огонь по проклятой «раме», иногда нахально спускавшейся до тысячи метров! На сетование, «что если так будет и дальше, то скоро паутина в стволах заведется», следовал спокойный, но твердый ответ, с легким акцентом:
— Паутину найду — на гауптвахту пойдешь… Без разрешения огонь откроешь — под суд пойдешь!
Чтобы понять чувство мичмана — командира батареи, надо добавить, что установки, как и он
Вообще недовольных было очень много. Но комендант не боялся ни бога, ни черта, никого на свете, кроме командира базы и начальника штаба, которому был подчинен непосредственно.
Памятный для всех чудесный солнечный день начался с ослепительного утра. Но на этот раз, хотя появление ненавистной «рамы» казалось обычным, дальнейшие события развивались неожиданным образом.
Главный пост наблюдения, в ответ на специальный запрос коменданта, дважды подтвердил, что, несмотря на отличную видимость, больше никаких самолетов в воздухе не наблюдается. Между тем «рама» упорно не выходила из зенита. Из-за быстро бегущих облаков временами казалось, что она идет боком или даже стоит на месте.
Люди, застрявшие по сигналу тревоги в случайных укрытиях, досадовали и чертыхались.
Вдруг раздался резкий свист гигантского бича, и на участке дома отдыха разорвались снаряды крупного калибра. Провизжали разлетающиеся стальные осколки и осколки скального грунта.
Видимых разрушений не было.
Начарт стоял невдалеке, в укрытии, и, верный профессиональной привычке, впился глазами в свои ручные часы, чтобы засечь интервалы между залпами.
Ждать пришлось не особенно долго.
— Не спешит! Почти полминуты, а мог бы через двенадцать — пятнадцать секунд, — сказал он перебравшемуся к нему коменданту. — Это — стопятидесятка. Та самая, которая обстреливала поворот на шоссе. Но, очевидно, выдвинута вперед или поставлена на колодки.
Второй залп сполз по дальности метров на восемьдесят — сто, так что один снаряд взметнул в воздух цветочную клумбу, а два остальных легли на дальней границе территории дома отдыха.
— Для первых пристрелочных залпов работа хорошая! Конечно, если он делал расчеты, беря за ориентир наш павильон.
— Типун тебе на язык!
Когда еще через минуту смотрящий на циферблат часов начарт сделал рукой отсекающий жест, означающий падение следующих снарядов, залпа не последовало.
— Вот черт! Очевидно, у них с «рамой» не так уж ладится связь.
Не успел начарт закончить фразу, как хлестнул третий, запоздавший залп.
Куда залетели остальные снаряды, никто не заметил, потому что кровля павильона вдруг, в грохоте и в дыму, приподнялась, как крышка гигантской кастрюли, и осела к земле. Взрывная волна с летящими кирпичами и осколками заставила всех инстинктивно пригнуться и закрыть глаза. Когда же клубы дыма и известковой пыли медленно рассеялись, оказалось, что воздушный замок больше не существует. Странно было видеть деревья и строения, стоящие по ту сторону площадки, раньше заслоняемые силуэтом павильона.
Теперь от всего этого великолепного сооружения осталась неожиданно низенькая груда битого кирпича и ломаных брусьев, на метр-полтора возвышавшаяся над уровнем бывшей танцплощадки. Сверху эта куча была прикрыта изжеванным, а местами разорванным шатром осевшей крыши, потерявшей не только форму, но и цвет: известковая пыль запятнала ее грязно-белыми разводами.
У всех промелькнула одна страшная мысль: «А ведь там — майор!»
Первую попытку людей броситься к развалинам павильона пресек мощный окрик коменданта.