Неизбежность

Эфемерия

Возле двери в их комнату сидит Ксавье, прислонившись к стене и уставившись куда-то в пустоту прямо перед собой. Его руки сжимают бутылку пива.

Первым желанием становится развернуться и уйти — она ходит очень тихо, он не заметит. Но Аддамс мгновенно отметает глупую идею. Слоняться ночью по школе может оказаться весьма чревато.

— Что ты тут делаешь? — скрестив руки на груди, она подходит на несколько шагов ближе.

Ксавье вздрагивает и оборачивается к ней. Он не торопится с ответом — медленно поднимается, неловко держась

за стену, и по его рваным движениям Уэнсдэй понимает, что не только она сегодня позволила себе переборщить с алкоголем. Вокруг царит полумрак, едва разбавленный тусклым светом луны, проникающим сквозь небольшое узкое окно в конце коридора. Но даже в таком скудном освещении отчетливо видно, какая болезненная горечь искажает его черты.

— Уходи, — Аддамс тщетно пытается придать своему голосу обычную стальную интонацию. Но это звучит слишком тихо. Почти как просьба. Кажется, этот кошмар никогда не закончится. Кажется, она вляпалась в трясину и с каждым шагом увязает все глубже.

— Почему ты такая сука, Аддамс? — зло выплевывает Ксавье, впившись в нее тяжелым потухшим взглядом.

— Полагаю, это вопрос риторический, — Уэнсдэй слегка приподнимает бровь, продолжая благоразумно сохранять дистанцию. Она слишком опасается странной реакции тела на его близость. Лучше минимизировать риск.

— Ага. Риторический. Именно так, — он горько усмехается, потирая переносицу.

— Ты пьян. Уходи, — повторяет Аддамс, убеждая скорее саму себя. Алкоголь бушует в крови, пытаясь подавить голос разума.

— Да кто бы говорил, — словно в подтверждение ее слов, Ксавье делает большой глоток и ставит на каменный пол изрядно опустевшую бутылку. Проходит еще несколько секунд тягостного молчания, прежде чем он тяжело вздыхает и шепотом продолжает. — Знаешь, я искал тебя… Хотел поговорить, хотел спросить, почему ты так со мной поступаешь. Хотел сказать так много. Но вот ты здесь, а мне никак не подобрать слов… Ведь тебе в любом случае будет все равно.

Увы, это не совсем так.

Но она ни за что не признается.

Никогда.

— Звучит довольно жалко, — безжалостно заключает Уэнсдэй. Откровенная грубость непременно должна возыметь эффект.

Ксавье вздрагивает, будто ее жестокие слова причиняют физическую боль.

Но не уходит — продолжает стоять посреди узкого коридора, смотрит прямо в глаза, словно пытаясь заглянуть в самые темные глубины ее души и отыскать хоть что-то живое. Это порядком злит. Она ничего ему не должна. И у нее абсолютно нет желания разбираться с чужими чувствами.

— Я дам тебе ценный совет. Не трать время зря, — благодаря злости самообладание наконец возвращается. В голосе Уэнсдэй наконец снова звенит металл. — Тем более, тебя явно заждалась подружка.

— Что? Ты про Эмили? При чем тут вообще… — Ксавье вдруг осекается, не договорив.

Черты его лица, искаженные болью, медленно разглаживаются, приобретая странное выражение… осознания?

Будто он внезапно нашел гениальное решение сложнейшего математического уравнения.

Аддамс напрягается. Неужели она допустила ошибку?

Неужели каким-то словом или жестом показала чуть больше, чем должна?

Проанализировать сложно.

Она абсолютно не понимает подобных тонкостей.

— Я сказала: уходи, — в третий раз повторяет Уэнсдэй, интуитивно ощущая, что в его настроении что-то неуловимо меняется.

— Нет, это слишком невероятно, чтобы быть правдой… — Ксавье качает головой, словно не в силах поверить в собственные догадки, но уголки его губ медленно приподнимаются в улыбке. — Неужели ты… ревнуешь?

— Конечно, нет, — шипит она сквозь зубы. — Ты, очевидно, перебрал пива и теперь бредишь. Что неудивительно, учитывая качество алкоголя на этой жуткой вечеринке.

Oh merda.{?}[Вот дерьмо (итал.) не знаю, зачем я это подписываю постоянно хд]

Зачем она говорит это?

Это слишком похоже на попытку оправдаться.

— Ты точно ревнуешь.

— Ты принимаешь желаемое за…

Слова застревают у нее в горле.

Ксавье в несколько широких шагов преодолевает расстояние между ними и, крепко стиснув ее талию, вжимает в стену. От этого стремительного движения у нее вышибает воздух из легких.

Уэнсдэй вдруг ощущает головокружение, словно градус алкоголя в крови за секунду возрос тысячекратно. Он не двигается. Не пытается поцеловать. Не предпринимает больше никаких действий.

Просто смотрит сверху вниз.

И его безумно-зеленые глаза — та самая трясина, из которой невозможно выбраться.

И руки. Широкие ладони с длинными пальцами, с выступающими венами, тепло которых обжигает кожу даже сквозь несколько слоев ткани.

В нем так много чувств. Эмоций. Жизни.

А в ней так мало.

— Уходи. Ты тратишь время зря, — кажется, уже в сотый раз повторяет Аддамс. — Ты совершаешь ошибку.

Ксавье не отвечает.

И тогда ошибку совершает она.

Приподнявшись на цыпочки, она закрывает глаза и тянется к его губам.

И… Черт возьми.

Это непохоже на их осторожный, почти невинный поцелуй с Тайлером.

Это похоже на яростную борьбу, в которой априори не может быть победителя. Его горячий язык мгновенно скользит ей в рот, Уэнсдэй чувствует, как мышцы внизу живота сводит тянущей судорогой, и мстительно сильно прикусывает его нижнюю губу. У него привкус алкоголя и мятной жвачки.

Ксавье в отместку сильнее вжимает ее в стену. Между их телами больше нет ни миллиметра расстояния. Становится трудно дышать, кислород догорает в легких, но нехватка воздуха многократно усиливает ощущения.

Его руки медленно скользят вверх, сминая плотную ткань джемпера и надетой под ним рубашки. А секундой позже пальцы Ксавье оказываются под ее одеждой и касаются обнаженной кожи. И тогда Уэнсдэй понимает, что влипла по-настоящему. Катастрофа.

Разум мгновенно отключается. Тело оказывается под контролем инстинктов и предательски отзывается на прикосновения.