Неизданный дневник Марии Башкирцевой и переписка с Ги де-Мопассаном
Шрифт:
Но для такого ничтожного господина я сделала и без того слишком много. Я забыла свою роль королевы и свое женское достоинство.
Итак, Пьер Антонелли, пеняй на себя.
Прощай.
25 ноября 1876 г.
Мне сказали, что этот господин Л. ищет богатую и умную жену, которая сумела бы создать необходимый для него политический салон.
По отношению ко мне, такая претензии показалась мне смешной, и я ответила, что у меня нет никакого желания выходить замуж. Баронесса тем не менее продолжала настаивать
— Во всяком случае, сказала она, уверяю вас, следовало бы познакомиться с ними.
— Познакомиться? Что-ж? Я ничего не имею против.
— Это друзья Кассаньяка, ярые бонапартисты. Вы ведь любите эти конспирации, политику…
Сегодняшнее утро вознаградило меня за мое горе. Мама разбудила меня и вручила мне записку от madame М. Она приглашает нас сегодня на завтрак и посылает мне записку от Кассаньяка.
Милая, славная женщина!
Отец мой собирался было ночью уехать, но раздумал, когда получил приглашение… В парадном сюртуке, с петлицей пожалованного ему ордена он с чарующей покорностью отправился со мной в 4-ый этаж улицы Сент-Онорэ, 420.
На лестнице мы столкнулись с верным Бланом. Почему его называют верным?
Не знаю, но мне кажется, это прилагательное вполне подходит к нему.
Верный Блан снял с меня шубу и шляпу. Мы вместе вошли в гостиную.
Мой милый Кассаньяк был уже там. Он занял своей особой добрую половину гостиной. Начались представления. Мой отец держал себя премило; как и все русские, он в восторге от Кассаньяка.
Нас угостили таким роскошном завтраком, какого я совершенно не ожидала.
Я сидела между Кассаньяком и Бланом. Беседовала я главным образом с Бланом, хотя горела желанием побеседовать с Кассаньяком. Но вид у него был до того важный, что я боялась показаться дерзкой и навязчивой и разыгрывала роль Виргинии.
Кассаньяк знает, что мама была в Париже два месяца тому назад. Заговорили как-то о фотографиях, и тогда он обратился ко мне:
— Я приготовил одну карточку для вас, но не посмел предложить ее вам, не испросив предварительно разрешения у вашей матушки.
— Господи, как строго господин де-Кассаньяк соблюдает приличия, — произнес Блан своим насмешливым тоном.
— Это вас, кажется, удивляет? — спросила я.
Заметив, что я ела только виноград, он беспрерывно накладывал мне его на тарелку. Я опрокинула свой бокал, который увлек за собой и стоявший тут стакан.
Суббота, 26 ноября 1876 г.
Сегодня мы ездили в Версаль. По дороге туда в наш вагон вошел какой-то господин с орденом в петлице. Это был еще довольно молодой француз, видимо галантный и любезный, — француз par exellence. Однако, он произвел на меня такое впечатление, какое производят многие французы этого типа. Судя по внешним их приемам, они добры, но в глубине их души таится грубость и злость, они тщеславны и завистливы, остроумны и ограничены. Когда он вошел в вагон, баронесса обратилась ко мне:
— Позвольте, дорогое дитя, представить вам г. Л. — главу своей партии и, следовательно,
Я поклонилась, а баронесса продолжала знакомить между собою остальных.
— Есть еще место в вагоне? — вдруг раздался снаружи неприятный, резкий голос.
— А, это мой сын, — сказал г. Л. — Да, место есть, войди.
Представили нам и сына, который оказался поразительно похожим на отца. Это был молодой человек, сильный брюнет, что называется, кровь с молоком. Ему можно было дать лет 27–28. Он носил эспаньолку и усы.
Пока нас знакомили, г. Л.-отец переводил свои взоры с Дины на меня, желая угадать, которая из нас она. Я не хотела помочь ему в этом, так как и отец, и сын не понравились мне с первого же взгляда.
Молодой депутат начал говорить со мною о политике. В ответ на одну из его фраз я произнесла:
— Это мне говорил вчера г. де-Кассаньяк.
— Вы видели Поля де-Кассаньяка?
— Да.
— А… где же?
— У нас.
— У вас? Слышишь, папа, Поль де-Кассаньяк имел честь быть представленным вчера госпоже Башкирцевой!
Он почти прокричал эти слова, как бы сердясь и желая спросить, зачем его впутали в эту историю, раз сам Поль де-Кассаньяк…
— О, нет, холодно ответила я — мы познакомились не вчера, а четыре месяца тому назад.
Я присутствовала на заседании палаты депутатов. Обсуждали вопрос о церковном бюджете. Я кое-что помнила из газетных сообщений и теперь, внимательно слушая, я быстро очутилась в курсе дела.
Г. Л.-отец подходил к нам два раза во время заседания и указал нам всех знаменитостей, находившихся в зале. Одни сидели, сжав колени руками, и вся их поза как бы говорила, что они уж окончательно устали. Другие закрывали лицо руками или делали неопределенные жесты, которые, быть может, означали: остановитесь, будет уж!..
На скамьях левого и правого центра крайняя пестрота. На скамьях правой сидят все люди красивые, хорошо сложенные, хорошо одетые. Вид у них важный и манеры отменные. Все они стоят за Бога и за короля. На крайней правой — почти такие же: все люди моего лагеря.
Все эти партии просто приводят меня в отчаяние!..
Не будем притворяться на счет этой встречи с г. Л.
Это настоящие смотрины, и меня ужаснул цинизм отца.
Он наклонился к madame де М. и долго шептал ей что-то на ухо, словно меня там вовсе не было. Между прочим он сказал также:
— Я уверен, что она нравится моему сыну. Нужно только узнать ее мнение о нем.
Кровь бросилась мне в лицо, и у меня было мелькнула уже мысль повернуться в его сторону и измерить его таким взглядом, который тотчас же выяснил бы ему мои мысли на этот счет. Но я сдержалась и стала рассматривать в лорнет графа де-Мэна, легимиста, — красивого и очень симпатичного человека. Это честный и глубоко религиозный человек.
В общем заседание прошло очень спокойно.
Когда мы вышли, дождь все еще лил. Не хотелось искать кареты, и мы выехали в омнибусе. Чувствовалась натянутость и крайняя неловкость.