Неизведанные гати судьбы
Шрифт:
— Ну вот. Ушла телеграммка твоим знакомцам в аптеку. Осталось только подождать, когда добрые люди на воле всё как следует разузнают и ответ мне сообщат, — в этот момент мой живот очень громко забурчал. Иван Иваныч усмехнулся и сказал: — Кормить сидельцев только вечером будут, так что тебе, мил человек, придётся малость потерпеть.
— Да есть у меня еда, Иван Иваныч, в мешке лежит. Вот только хлебушка ни крошки нету. Да и всухомятку я как-то трапезничать не привык.
— Ну этот вопрос мы сейчас быстро разрешим, — старик встал со своего топчана, поднялся
К моему удивлению, в средине двери, через пару мгновений, открылось небольшое оконце, словно кто-то поджидал под дверью, и хриплый старческий голос тихо произнёс:
— Чего надобно, Иван?
— Гость у меня в хате, Нил Сафроныч. Можно сказать дальний родственник, а вот встретить его как положено не получается, — также тихо ответил ему старик. — Нам бы чаю горячего испить и краюху хлеба преломить, а больше ничего нам и не требуется, — Иван Иваныч достал из кармана какую-то бумажку и сунул её в оконце.
Бумажка тут же исчезла, а старческий хриплый голос так же тихо сказал:
— Сейчас всё организую, Иван, но несколько минут придётся обождать, — оконце в железной двери закрылось.
— А он вас не обманет? — спросил я старика.
— Этот не обманет. Мы с ним старые знакомцы, уже более двадцати пяти лет общаемся. Нил Сафроныч служит тюремным коридорным надзирателем с царских времён. Его многолетний опыт и умения любой власти потребны. Так что все мои просьбы и поручения для него привычны. Он их всегда исполняет, и за это от меня благодарности имеет. Вот увидишь, не пройдёт и пяти минут, как Нил Сафроныч нам всё организует.
Иван Иваныч оказался прав. Через пять минут железная дверь наполовину приоткрылась, и пожилой коридорный надзиратель передал нам со стариком пачку чая, кулёк с колотым сахаром, полкаравая свежего хлеба и парящий чайник с кипятком. После чего дверь тут же закрылась.
Мы разместились на своих топчанах за столом у стены. Я достал из мешка кружку и чашку, потом выложил на стол небольшой туесок с солью, несколько головок лука и чеснока, а также початый копчёный окорок, от которого китаец отрезал кусок.
— Богатый стол у нас нонче получается, — усмехнулся Иван Иваныч, и принялся заваривать чай в кружках. — И чайник знатный Нил Сафроныч принёс.
— А чем он знатен-то?
— Тем что кипяток в нём почти два часа не остывает. У него стенки особые. В нём самом воду не кипятят, в нём кипяток только разносят. Такие раньше только в дорогих ресторанах имелись.
Я лишь улыбнулся на то, что мне поведал старик про чайник. После чего, достав из сапога охотничий нож, я начал быстро срезать с окорока ломтики и складывать их в чашку. Затем нарезал хлеб ломтями и почистил пару луковиц.
Заметив в моих руках охотничий нож, Иван Иваныч застыл как статуя в сидячем положении. Даже рот открыл от удивления. Вскоре он пришёл в себя, и хрипло спросил:
— Светозар, это каким Макаром ты умудрился серьёзное перо в хату пронести?! Тебя что… архаровцы на входе не шмонали?!
— Извините меня, Иван Иваныч, но я
— Хорошо, постараюсь говорить на понятном для тебя языке. Я спросил, как ты исхитрился охотничий нож в камеру пронести? Тебя разве местные конвойные не обыскивали?
— Меня вообще никто не обыскивал. Красноармейцы на почтовом тракте только посмотрели что в моём мешке лежит. Они привели меня в Барнаул, и уже в здании передали с рук на руки старшему оперуполномоченному Бергману. Он приказал местным конвойным развязать мне руки и доставить для допроса в его кабинет. Там меня тоже никто не стал обыскивать, да и допроса как такового не получилось, — сказал я, убирая свой нож в сапог. После чего стал накладывать ломтики окорока поверх ломтей хлеба.
— Это ещё почему? — спросил Иван Иваныч, машинально повторяя мои движения с окороком и хлебом.
— Так дежурный по ГПУ ворвался в кабинет и заявил, что товарища Бергмана срочно требуют к телефону. Там на вокзал эшелон с осуждёнными прибыл из Новониколаевска, вот и затребовали они Бергмана к телефону, — ответил я старику и принялся за трапезу.
Иван Иваныч ненадолго задумался. Через некоторое время он посмотрел на меня. Увидев, что я полностью занят едой, что-то тихо прошептал, перекрестился, и тоже приступил к трапезе.
Когда мы вдоволь наелись и напились чаю, я убрал остатки окорока и чашку в свой мешок. После чего, мы перешли к беседе. Иван Иваныч отхлебнув из своей кружки свежезаваренного крепкого чаю, спросил меня:
— Светозар, что ты знаешь о нонешней обстановке в городе и губернии?
— Вообще ничего не знаю. Как я понял из уже увиденного, большевики вновь власть взяли. Я думал, что пока буду на рынке менять копчёные окорока на хлебушек, разузнаю все последние новости и слухи, но, как сами видите, ничего узнать не получилось. Может вы мне расскажете, что сейчас в городе и стране творится? Вас же позавчера задержали, так что новости у вас должны быть самые свежие. Или я не прав?
— А голова у тебя хорошо петрит, верно всё подметил.
— Так голова же человеку дана, не только для того, чтобы на ней шапку носить.
— Вот это ты правильно сказал. Ну тогда слушай меня внимательно, Светозар, и всё крепко запоминай. Я могу ошибаться немного в деталях, но в целом вся эта чертовщина началась ещё в средине мая нонешнего года. Поначалу никто из местных жителей даже не обратил внимания на то, что власти запретили горожанам появляться в районе оврагов за Барнаулом, и возле карьеров, где раньше брали глину для кирпичного завода. А вот когда привычные пути-дорожки перекрыли военные, люди стали возмущаться. Всем любопытным власти пояснили, что там бойцы Красной армии будут проводить свои учения и стрельбы. Поэтому, чтобы кто-то из горожан случайно не словил шальную пулю, местным властям, вроде как для безопасности населения, пришлось везде поставить оцепления из красноармейцев. Народ повозмущался немного, что не может как раньше ходить по привычным тропинкам и дорожкам, но вскоре все успокоились.