Неизведанные гати судьбы

Хиневич Александр Юрьевич

— Да я того китайца даже пальцем не тронул, Семён Маркович. Во всех моих бедах виноват комиссар отряда, что на почтовом тракте заставой стоял.

— Так… Рассказывай, Светозар, всё как было, — сказал мне Семён, а потом повернувшись к двери, добавил: — Яков Ефимович, вы к нам спуститесь, или оттуда слушать будете?

— Мне и отсюда всё прекрасно слышно, Семён Маркович. Беседуйте, никто вас по времени не ограничивает.

— Давай, Светозар, рассказывай, что с тобой случилось?

— В общем дело было так. Закончился у нас хлеб в поселении, вот и решил Глава нашей промысловой артели послать людей в разные города и крупные селения, чтобы узнать, где можно поменять наши копчёности на зерно

и муку. Сам понимаешь, еда без хлеба не еда. Посланные в Барнаул люди назад не вернулись, вот Глава и послал меня, чтобы я через вас мог всё про обмен продуктов разузнать, и про людей пропавших. Перед самым городом меня остановили военные, и потребовали документы. Я им предъявил бумагу выданную в нашей поселянской Управе пять лет назад. Она им чем-то не понравилась, хотя я с ней по всей губернии ездил и всех она устраивала. Они позвали своего комиссара и передали бумагу ему. Он её прочитал, а потом заявил, что она мол недействительна, так как напечатана старым имперским шрифтом. Затем он приказал бойцам задержать меня, как человека не имеющего документа подтверждающего личность, и произвести обыск моего заплечного мешка. Красноармейцы схватили меня за руки и попытались сорвать мой мешок. Я резко повернулся, а бойцы не удержавшись на ногах упали. Комиссар что-то прокричал, и на меня сзади напали. Повалили на землю, сорвали с меня мешок, оборвали рукав рубахи и связали руки за спиной. Один из красноармейцев доложил своему комиссару, что у меня в мешке два громадных копчёных окорока. Комиссар приказал изъять их в пользу Красной армии. Услышав такое, я сразу же предупредил комиссара, что „окорок встанет поперёк глотки тому, кто решит его отведать!“. Он мне не поверил и приказал китайцу отведать окорока. Тот отхватил кусок и начал жевать, а потом подавился и помер. Комиссар начал обвинять меня в гибели своего бойца, но я сразу ответил, что смерть китайца на его совести. Он сильно разозлился, а когда заметил два пулевых ранения у меня на левой руке, то приказал двум бойцам, отконвоировать меня в ГПУ и передать из рук в руки старшему оперуполномоченному.

— Погоди, Светозар. А где ты умудрился два пулевых ранения получить?

— На нашем Торговом подворье, три лета назад, две пули навылет прошли. Мы тогда отряд зелёноармейцев под корень уничтожили. Как выяснилось, они ваш санитарный поезд на какой-то станции уничтожили, а потом решили на наше поселение напасть. Зелёные хотели всех мужиков и парней в поселении перестрелять, а девчат и женщин себе забрать. Да вот только мы не дали им такой возможности, всех порешили и вместе с нашим Торговым подворьем сожгли.

— Яков Ефимович, вы слышали? Мы этих бандитов до сих пор по всей губернии ищем, а их банду, оказывается, ещё три года назад, наши друзья анархисты под корень уничтожили. А наш Светозар принимал в этом непосредственное участие, даже два пулевых ранения получил.

— Я всё прекрасно слышал, Семён Маркович. Только, как я понял, от этих ранений Светозару никакой пользы. Ведь именно из-за них, Бергман обещал его расстрелять. Старого просроченного документа и подавившегося окороком китайца, ещё недостаточно для вынесения высшей меры наказания, а вот наличие двух пулевых ранений, прямо указывает на участие в боевых действиях. Так что мы с тобой вовремя сюда приехали. Не дали, так сказать, свершиться несправедливости. Нил Сафроныч, а кто второй сиделец в камере?

— Так то ж Иван. Он дальний родственник вашего знакомого. Я его уже двадцать пять лет как знаю, он ещё при царском режиме часто к нам в номера попадал. Вечно полиция и жандармы им недовольны были.

— Яков Ефимович, его Иван Иванычем зовут, — пояснил я.

— А ты не знаешь, Нил Сафроныч, за что Иван Иваныча сейчас задержали?

— Так у него никаких документов нету,

вот позавчера вечером и привели его сюда товарищи чекисты. Товарищ Бергман распорядился поместить Ивана в его личную камеру.

— Вот даже как! У нас что, старшие оперуполномоченные теперь в подвалах ГПУ свои личные камеры имеют? В общем так, Нил Сафроныч. Забираем мы у тебя обоих постояльцев. Нечего им здесь делать. И распорядись, чтобы дежурный с нарядом сюда пришли. Проводят нас до выхода и все бумаги на них оформят.

— Сей момент, товарищ начальник. Я мигом всех вызову, — хрипло сказал надзиратель и ушёл по коридору.

— Вы пока вещи свои собирайте, — обратился к нам со стариком Яков Ефимович.

— Мне собирать нечего, — сказал Иван Иваныч. — Всё моё всегда при мне, жаль только, что карманные часы с цепочкой у меня при задержании забрали. Они мне дороги как память об отце.

— Не переживайте, Иван Иваныч, я прослежу, чтобы товарищи чекисты вернули ваши часы.

Вскоре в коридоре появился дежурный по ГПУ в сопровождении четверых вооружённых бойцов.

— Дежурный, я забираю этих двух задержанных, — заявил Яков Ефимович. — Они попали сюда по ошибке. Сопроводите их к выходу для оформления всех необходимых документов.

— Задержанные, с вещами на выход, — громко произнёс дежурный глядя в нашу камеру.

Мы с Иван Иванычем поднялись с топчанов и пошли на выход. Следом за нами поднялся Семён Маркович, он прихватил с топчана мой заплечный мешок. Как я понял, по его жесту рукой, при сопровождении нарядом, у задержанных при себе не должно быть никаких вещей.

Когда мы подошли к столу дежурного, Яков Ефимович распорядился:

— Дежурный, оформляйте документы на освобождение двух задержанных, указав причину: „отсутствие состава преступлений“. И выпишите им справки удостоверяющие личность.

— На кого оформлять справки, Яков Ефимович?

— Иван Иванович и Светозар Чеславич Скоробогатовы. Не удивляйтесь, дежурный, что они мало похожи. Они дальние родственники. Место жительства: Обособленное таёжное поселение Урманное, Алтайской губернии. Место работы: Промыслово-охотничья артель „Урманное“. Также укажите в справке, что данные лица не подлежат проверки, задержанию или аресту.

— Извините, Яков Ефимович, но я не имею права писать такое в справке. У меня нет таких полномочий.

— А ваши полномочия и не нужны, дежурный. Это приказ высшего руководства. Вы просто укажите в справке его дату и номер. Вот ознакомьтесь, пожалуйста, — и Яков Ефимович протянул дежурному какой-то документ. — И обратите внимание, чья там стоит подпись!

Дежурный с расширенными от удивления глазами, прочитал документ, закашлялся, а потом вернув его Якову Ефимовичу, вытер пот со лба и сипло произнёс:

— Всё понял. Вопросов больше не имею.

Едва дежурный закончил говорить, как входная дверь открылась, и в здание зашёл сильно пьяный старший оперуполномоченный Бергман.

— Это какого хрена, тут мои подрасстрельные делают? — заорал Бергман во весь голос. — Какая сволочь их из камеры выпустила?

— Выбирайте выражения, Бергман! Вы не в кабаке, а в государственном учреждении, — сказал Яков Ефимович. — Я забираю этих двух задержанных.

— А ты кто такой, чтобы забирать моих подрасстрельных?

— Я первый помощник Председателя губисполкома! И забираю их согласно приказа высшего руководства.

— Да мне начхать и на тебя, и на твоего Христофора Давидовича. Так можешь ему и передать. У меня своё руководство имеется, и оно сидит не в этом городе, — Бергман пьяно ухмыльнулся и ткнув пальцем в грудь Якова Ефимовича, громогласно заявил: — Так что мне плевать на все ваши приказы. Это мои заключённые и я их всё равно расстреляю, какая бы вышестоящая сволочь не издала приказ об их освобождении.