Неизвестная блокада
Шрифт:
Милосердие, всепрощение, гуманность — вон! Это все сентиментальность. Злоба, месть, уничтожение врага — вот наши главные импульсы. О человечности надо забыть. Надо помнить все чудовищные страдания нашего народа, гибель миллионов людей нам близких по духу, по крови, по расе»345.
При сохранившемся недоверии к советской пропаганде, все же наметились некоторые изменения и в отношении населения Ленинграда к политике немцев на оккупированной территории. 12 апреля 1943 г. сообщалось о реакции населения на сообщения ЧГК о расследовании злодеяний фашистов на советской территории.
«Трудно было поверить всему тому, что писалось о зверствах немцев. Иногда я думал, что эти сообщения преувеличены. Но вот недавно я получил письмо от сестры из Калининской области, которая описывает, как фашисты издевались над мирным населением... Мы должны жестоко отплатить им за все...»346.
Рассуждая о последствиях голода, Остроумова отмечала, что, по мнению врачей, оставшиеся в живых женщины «чрезвычайно жестоко пострадали в самом своем сокровенном — женщины потеряли способность к деторождению. И это очень тяжко отразится на народе, на расе.»347.
Индивидуализм, столь распространенный как факт и тенденция развития отношений в обществе в условиях голода и лишений, интеллектуально стал преодолеваться, хотя, естественно, продолжал господствовать в обыденной жизни:
«Все серьезны, озабочены своим делом»; «воруют чудовищно, без меры. Ужасающая гнусность и моральное разложение кругом. Крадут и вывозят казенное добро из Ленинграда на «большую землю», чтобы обеспечить там своих «заек». Такие не погибнут, а будут как грязная пена в котле кипеть на поверхности»348.
Объединяющей людей идеей стало мессианство русского народа, который должен спасти мир от фашизма. Локальный патриотизм ленинградцев, о котором впоследствии писал А. Верт, стал постепенно отходить на второй план в сознании людей. Вскоре после прорыва блокады Остроумова записала в своем дневнике:
«... Если Ленинград погибнет как город, как погиб Сталинград... все равно — Россия не погибнет... Это уже видно!...Если ленинградцы погибнут при обстреле и бомбежке города. то у нас есть глубокое сознание, что русский народ жив и будет жить!. Он жив, он будет жить, процветать и развиваться. Да здравствует русский народ!»349
Ровно через год, в первые январские дни 1944 г. в связи со сброшенными немцами листовками, в которых Ленинграду предрекалась судьба разрушенного Сталинграда, Остроумова вновь подчеркнула:
«Да что мы?! Что наш родной город! Это только деталь в грандиозном ходе событий, развернувшихся в чудовищной войне. В наши кошмарно-незабываемые дни решается судьба всего человечества, судьба мировой культуры и цивилизации! И я верю, что наш народ и наша партия дадут народам всего мира те твердые законы взаимоотношений между людьми, которые принесут всем-всем счастье и радость жизни, равноправие и свободу!»350.
Сколь созвучны были эти мысли тому, что сказал впоследствии Сталин в своем знаменитом тосте, поднятом «за русский народ»! А в то время «у всех» отмечалось «удивительное равнодушие к смерти, к гибели.».
Основной причиной «нового курса», по мнению населения, было давление союзников. Отношения СССР с Америкой и Англией на протяжении
Разрыв отношений с правительством Сикорского весной 1943 г. вызвал у «значительной части рабочих, служащих и интеллигенции» Ленинграда беспокойство в связи с возможным кризисом с союзниками, особенно Англией, и даже их объединением с Германией против Советского Союза.30 апреля 1943 г. после политинформации на фабрике им. Урицкого по поводу разрыва дипломатических отношений с правительством Польши были заданы вопросы о том, почему Англия («если там находится Сикорский») не возражает против разрыва дипломатических отношений с Польшей, а также, не вызван ли разрыв дипломатических отношений требованием Сикорского вернуть Польше Западную Украину и Западную Белоруссию351.
24 мая 1943 г. партийные информаторы сообщали, что роспуск Коминтерна явился большой неожиданностью для трудящихся. Многие говорили, что если бы их накануне спросили о возможности роспуска Коминтерна, то они ответили бы отрицательно.
«Некоторые считают, [что] это решение способствует открытию второго фронта, консолидации сил союзников... Имелись рассуждения о том, что роспуск КИ есть исключительно результат давления союзников взамен на их помощь»352.
Отмечались факты того, что «некоторые неверно разъясняли, а порой извращали исторический смысл происходящих политических событий... в частности Постановление Президиума ИККИ о роспуске Коминтерна»353.
28 мая 1943 г. на партийных собраниях задавались вопросы в связи с роспуском КИ и перспективами мировой революции. УНКВД также отмечало, что «в значительном большинстве» роспуск Коминтерна население связывало с отношениями с союзниками, а именно с »нажимом Америки и Англии». Население полагало, что будущее будет связано с восстановлением демократии, формированием правительства из представителей различных партий («диктатура пролетарита порядочно надоела нам»). Отказ от идеи мировой революции означал неизбежность возврата к капитализму, поскольку «в одной стране социализм построить невозможно»354.
Летом партинформаторы сообщали, что «по сравнению с прошлым годом общее настроение значительно изменилось в лучшую сторону. Народ бодрый, жизнерадостный»355. Однако говорить об улучшении настроений можно было лишь в смысле едва наметившейся тенденции — и в это более спокойное время происходили колебания настроений значительных слоев населения. Причины этих колебаний были те же, что и ранее: обстрелы города, нехватка питания, проводимые властью мероприятия (например, займы), которые традиционно вызывали всплеск недовольства, невнимание к нуждам населения, особенно семьям фронтовиков, а также изменение продовольственных норм.