Неизвестная гастроль Владимира Высоцкого
Шрифт:
– Ой, – последовало восклицание Ильинишны, она живо, гремя табуретом, вскочила, – пирог! Хот же кулема!
Все участливо проследили. От открытого зева изумительно потянуло теплом пышного теста, на пояске печи нервно ожидала прокопченная кружка под топленое масло с кокетливым пером. Очень симпатично. Приятный шум печных приспособлений, вступил в зрение пирог на противне. Следом за маман торжественно и самодовольно влачил свежие полбанки белой парнишка – организмы мужчин обмякли. Пацан, имя ему нашлось Сережка, поощряемый Павлом, пристроился тут же и демонстрировал счастье. Последовало обустройство актуального чревоугодия, вся женская составляющая
– За урожай, – сделал заявление Владимир, когда процедуры улеглись, – да что там – за пахаря. Зрелища зрелищами, коим служит наше сословие – чтимое, да, изрядно – однако хлебушко впереди. Не станем забывать.
Дружный взлет рук. Жевание, мычание – утробный гимн хлеборобу.
Дарья нашла, что обстоятельству недостает политического флера. Такие слова обнаружили подобное:
– А что – уделают наши америкашек на очередной международной сессии?
Женщина, понятная вещь, взглядом назначила адресатом Павла. Тот ответственно расправил плечи, однако поползновение снял явственный скрип ворот, затем крыльца и безусловно мужской топот по дому. Их образовалось трое. Рослый мужчина в косоворотке, русый, кучерявый, живой; второй, дядя гораздо поплоше в замурзанной механизаторской куртке, за которой красовалась изрядно пользованная тельняшка. Этот горячо улыбался, сверкая металлический фиксой. Последним скромненько мелькал парнишка лет тринадцати, по-видимому, Колька, гонец.
– Ну и хто здесь интересуется за Веню Русских! Ха, я так и знал, Павел Николаич! – шумел русый, ткнув пальцем в направлении Павла. Выкатил глаза на тельняшку. – А я что говорил! Пашка, итишкин кот, двоюродный братуха. (Павлу) Ну иди сюда, столица, тисну.
Павел уже встал, улыбался. Последовали крепкие объятия, радостные рукопожатия с присутствующими, оформленные горячими церемониальными звуками.
– И даже забудьте, всем кагалом ко мне! Что за фокусы? Ни-ни! – шумел Вениамин, при этом добротно усаживаясь, и с должной сосредоточенностью наливая в расторопно предоставленные емкости. Уважительно, двумя пальцами поднял сосуд, остальные веером отставив. – Бог на рюмку, я на край, стукни, Веня, не хворай.
Пошло борзо…
Наконец стронулись к Вениамину. Ну да, вывалились вольно, однако в нескольких ребятишках – присутствовала и бабка Агафья на правах первого свидетеля – неукоснительных зрителях, содержался быстрей испуг, нежели радость феномену. Собственно, страда. Длились свободно, равномерно. Веня доказывал Павлу относительно родственников – почивших, разошедшихся и так далее. Периодически счастливо и крепко притеснял объятием брата.
Солнце поднялось и пекло, небо было спелым, отеческим, обольстительно горланили птицы, весело шумела роскошная листва в раскидистых тополях. Колеистые и бугристые пути, чарующие бурым, настырная зелень имели задиристость. Плетни и тыны, ухоженная поросль за ними ублажали глаз. Сытый хмель шел пространству необыкновенно.
Надо признать, дом Вениамина был обширен и ухожен. Соответственно сразу за оградой была организована экскурсия по амбарам и прочим пристройкам, уже далее весь гурт добросовестно отирая о металлический скребок обувь, степенно подымался на крыльцо и в сени. Стол уже был накрыт, хозяйка, полная румяная баба, с достоинством клала небольшие поклоны: «Проходите, проходите, гостеньки. Рады, и не сказать». С Павлом свойски обнялась. Володя озорно приложился к ручке и Татьяна – имя сразу было озвучено – зарделась
Гамливо усаживались, особенно шумел Вениамин, руководил.
– Тереха, крои! – обращался к тельняшке, свою уделанную куртку тот оставил, должно быть, в предыдущем пристанище. – А как же! Ну, братуха, уважил. И не бывал ведь – очень славно!
Шло борзо.
Тем временем звуки на улице наполнились мычанием, блеянием и иными тонами хозяйственных признаков: с пастбища прибыло частное стадо, пацаны и бабы руководили препровождением собственности в хлева. Вместе со скотиной налетел разномастный гнус, зажужжал слепень, увеличился и гомон оседлых пернатых, гуси ревниво хлопали крыльями. Мужики как раз расселись на завалинке, смолили и с удовольствием осматривали актуальную деятельность, Вениамин, окруженный дымом и кривясь от едкости, сурово и молчаливо наблюдал за хлопотами второго эшелона семьи. Володя, провожая глазами солидного борова, что недовольно повизгивал под пинками дочери Вениамина, и неохотно направлялся в хлев, хрипло и блаженно рассуждал:
– Был случай в деревне, лет мне этак семь. Пацанва местная имела обыкновение гонять на хряках. Громоздилась на борова, тот совался дичать и носиться. Я, представьте, насквозь городской и к занятию не приспособленный категорически. Однако позвольте, кураж. В общем, приобщили: оседлал зверя, схватился за уши, ну и понесло. Ору, хряк блажит еще пуще. Ох и ристалище. Сковырнулся, поломал ключицу. Замечательно.
Из проулка вывернули новые лица, мужчина и две дамы. То были председатель с супругой и дочерью, миловидной особой лет восемнадцати.
– Аркадий Иваныч, – радостно прикладывал Вениамин руку к спине начальства. Супругу обозначил, аккуратно тронув локоток: – Надежда Артемьевна. Оленька.
Аркадий Иваныч осторожно кхекал и вытирал углы губ большим и указательным пальцами. Жена кисла от счастья, Оленька безбожно конфузилась, впоследствии неотступно прилипла к городской Нине и страстно пытала о чем-то. В доме председатель молчаливо и категорически стукнул о столешницу бутылку коньяка, извлеченную из внутреннего кармана пиджака. Уже после второй рюмки впервые подал голос:
– Значит, так. Завтре элеватор первым делом посетим. Не думайте, на всю округу сооружение. А механическую доильню осваиваем!? Не пуп колупать, семнадцать литров надой вынь да положь… По идее можно и концерт сообразить. У нас реквизит внутренний, мы и в поле другой раз развернемся так, что ага.
Володя умильно глядел:
– Нет, ну… элеватор – а как же!
Павел улыбнулся:
– Утро вечера мудренее. Это я как специалист обещаю.
Игорь Яковлевич изящно взмахнул стопкой:
– А я предлагаю за социализм. Миру-мир тем самым.
Теперь же раздался мелодичный и вместе настырный голос:
– Я что-то не поняла! Без меня мероприятие. Просто даже и уму не совсем постижимо!
В горнице образовалась фигуристая, смазливая молодая женщина с редким платком на плечах, укрепленном перекрещенными руками, что особенно подчеркивало высокую грудь. Она павой и вместе хозяйски плыла к столу. Тотчас ей угодливо подоткнули табурет. Разумеется, все взгляды оканчивались теперь гражданкой.