Неизвестная сказка Андерсена
Шрифт:
– Вот так, а теперь ложись. Лежи, лежи. Воняет? Ничего, привыкнешь скоро. Ко всему привыкают. Думаешь, я на помойке родилась? – она села рядом, взяла за руку, сжала, замерла, вслушиваясь в пульс.
Нет, не старая она. Сколько? Тридцать? Сорок? Обветренная кожа, морщины, пегие волосы, не грязные, но неряшливые. И зеленые глаза – бутылочное стекло с черными мошками зрачков.
– Как я сюда попал? На помойку? – спросил Ефим, отводя взгляд.
– А я откуда знаю. Клык тебя нашел.
– Белый?
– Белый, белый. Сердце не болит? Под лопаткой? А вот тут? –
– Ты врач?
– Была. Все мы кем-то когда-то были. Я врачом, ты солдатом, каждому своя жизнь, каждому – своя сказка, главное, успеть подохнуть до того, как эта сказка окончится, – хрипловатый голос, жесткий профиль и приподнятая, оскаленная губа. – Ядвига.
– Ефим. И как ты дошла до такого?
– Любопытный. Слышишь, Клык? Он спрашивает, как мы с тобой дошли. А обыкновенно. Жила-была принцесса во дворце, и вот влюбилась она однажды в… ну по сюжету в солдата, который службу отслужил, долг государству отдал и на вольные хлеба вышел. А попросту в авантюриста. Случается с принцессами и такое. И придумала принцесса для строгих батюшки и матушки историю, что будто бы солдат этот не простой, а… ну скажем, как в сказке водится, имеется у него вещь волшебная, огниво, которым только чиркни и явятся собаки с глазами огненными.
Бредит? Или до сих пор больно о прошлом говорить?
– Поверила матушка, поверил батюшка, согласились они принцессу замуж выдать за этакого молодца, справили свадьбу. И жить бы молодым долго и счастливо, но… сказка закончилась.
Клык заскулил, вильнул хвостом и, встав на задние лапы, лизнул женщину.
– А жизнь, она такова, что проходимцу никогда половины королевства не хватит, как и терпения второй дождаться. Вот и случилось королю с королевой умереть внезапно. Острая сердечная недостаточность, причем у обоих с разницей в неделю. Веришь в такое?
Ефим не верил, но ничего не сказал – чувствовалось, не нужны ей слова, ей самой бы выговориться.
– И принцесса не поверила, была она врачом, и неплохим. И еще настоящей принцессой, которая горошину лжи через двадцать тюфяков да двадцать пуховиков словесных почувствует. Да только, на беду свою, особа столь деликатная слишком долго сомнениями мучилась, а потому…
– Он хотел тебя убить?
– Нет, не хотел, – просто ответила она. – Он меня и убил. Однажды я легла спать, а проснулась… это было очень мерзкое место, совсем неподходящее для принцесс. Полгода работы на… хозяина и никаких желаний, кроме одного – сбежать. Сбежала.
– Но не вернулась? – Варево ли Ядвиги было причиной, либо организм сам избавлялся от яда, но к Ефиму возвращалась чувствительность. Возвращалась покалыванием в пальцах, нытьем в мышцах, тошнотой и давлением в мочевом пузыре. Он попытался сесть, Ядвига помогла.
– А куда возвращаться? Я мертва. Есть могила и есть документы, у меня же наоборот – документов нет. Как доказать? И…
– Страшно?
Кивнула. Предложила:
– Если хочешь, я поспрашиваю, может, кто-нибудь видел, как тебя привезли?
В данный момент Ефим хотел одного – выбраться из землянки.
– Алло!
– Заказ исполнен.
– Простите, но это точно? Вы не могли ошибиться? Дело в том… дело в том, что я, как бы это выразиться, не получил подтверждения.
– Вам что, ее уши прислать? Или сразу голову?
– Что?! Господи, мерзость какая! Я другое имел в виду! Если она и вправду, как вы утверждаете… если ее уже не стало, то мне должны были позвонить. Сообщить. Я сам не хочу, понимаете? Мы же в ссоре официально, и…
– Заказ исполнен. Объект ликвидирован. Ждите.
– Нет! Не вешайте трубку! Я не могу ждать! Я весь извелся, я… я просто места себе не нахожу!
– Постарайтесь найти.
– А если все-таки ошибка? Если она вернется? С патентом вернется? Если…
– Слушай ты, урод от науки, тебе сказано, что все в ажуре, и не фиг бздеть. Андерстенд?
– Да, но…
– Записи. Я жду записи. Если не будет, пойдешь следующим номером. Так что шевелись.
На морозе прояснялось. В темноте окружающий мир казался почти нормальным. Тускло мерцал снег, отражая сливочно-желтый, густой свет луны, которая сегодня разрослась на полнеба. Тянулись по снегу цепочки следов да сероватые, скользкие какие-то, будто и впрямь в масле вымазанные тени, выли собаки, гудели электрички.
Мертвое поле. Мертвая царевна, слегка подпортившаяся от долгого лежания в хрустальном гробу, собаки, правда, не с горящими глазами размером с чайное блюдце, да и огниво не сыщешь в округе, но все лучше, чем сдохнуть.
Чем же его накачали? Ефим вдохнул сухой воздух, сплюнул – едва не стошнило – и позвал:
– Ядвига, выйди сюда, мне там душно.
Выглянула. Сгорбленная фигурка в тряпках да драном тулупе, самая что ни на есть старушечья. И клюка при ней.
– А сколько тебе лет? – Ефим задал не тот вопрос, который хотел, но и этот вдруг показался очень важным.
– Двадцать восемь. В прошлом месяце исполнилось. Ты уйдешь?
– Уйду.
Кивнула, понимает. И не напрашивается, да и не взял бы Ефим с собою, не теперь, во всяком случае, потом, когда с жизнью разберется да сам себе поможет. Потом и о других подумать время будет.
– Город вон там. Но лучше утра дождись, чтоб зараза вышла. А знаешь… я только жалею, что Марик жив.
– Кто?
– Марик. Мужа моего Марком звали, но это не совсем подходящее ему имя. Другое дело – Марик.
– Марик, значит. – Мир кувыркнулся и стал на ноги. – Марик, говоришь. Марк, который Марик. А фамилия?
Назвала. Мимо цели, хотя… кое-что проверить следовало. Что ж, во всяком случае, Ефим хотя бы знал, с чего можно начать.
Замок, проглотив ключ, щелкнул, ручка повернулась, и дверь, беззвучная, как все в этой комнате, открылась.
– Давай, – Пашка пихнул Глашу в спину, сам проскользнул в щель и сноровисто – видать, не единожды ему случалось сотворять подобное – закрыл дверь.