Неизвестная война

Шалашов Евгений Васильевич

Похоже, белые смогу «оседлать» железную дорогу и начать наступление на Вологду.

Эти новости я узнавал от Спешилова, который возвращался на ночлег поздней ночью, устало рассказывал о событиях дня, а то и без всякого разговора немедленно «отрубался». Как-то раз, когда мой друг-комиссар пришел чуть пораньше и, с удовольствием попивая кипяток, приправленный какой-то пахучей травой, спросил:

— Вот ты скажи, почему Терентьев такой спокойный? У нас скоро фронт прорвется, белые наступают, а ему хоть бы хны. Говорит — ты, товарищ комиссар, своим делом занимайся, просвещай бойцов и командиров,

а на фронте у нас все нормально. Вот, если заметишь, что я белым разведданные передаю или собираюсь всей бригадой к Миллеру перейти, тогда вмешивайся. Можешь сам меня пристрелить, можешь под трибунал подвести. Шутки ему. Так ведь дошутится!

Командиру бригады повезло с комиссаром. В отличие от других, Спешилов в оперативные дела не совался и не изображал из себя великого полководца, чем грешили иные политработники, вмешивавшиеся в приказания командиров, сводя на нет достигнутые успехи.

— Так прав твой Терентьев, — пытался утешить я комиссара. — Сам посуди — белые фронт растянули, а откуда людей брать станут? Всех мальчишек и стариков под ружье поставят? Так еще летом поставили, сам видел. Перебежчики да военнопленные народ ненадежный, сам знаешь.

— И что, ждать, пока у них фронт растянется? — огрызнулся комиссар.

— Можно и так, — хмыкнул я. — Фронт растягивается, солдат кормить надо, а где провизию брать? Союзнички вместе с консервами и галетами — тю-тю. Продовольствие, что не вывезли, англичане в Северной Двине утопили. У крестьян белые уже последнее выскребли, жди теперь восстаний.

— Да все я понимаю, — вздохнул комиссар. — Понимаю, что людей сбережем, но сил уже нет. Вон, в Сибири народ воюет, так уж воюет. Или на юге. А мы, как куры, топчемся на одном месте.

— Ты, случайно, рапорт о переводе не написал? — поинтересовался я.

По тому, как у бригадного комиссара дернулась щека, понял, что угадал. И что ему отказали.

— Ничего, здесь ты нужнее, — утешил я друга.

— Слушай, Володя, а тебе в самом деле не обидно? — вдруг спросил меня комиссар бригады, украдкой поглядываю на свою грудь, где со вчерашнего дня пламенел орден Красного знамени.

Вчера в бригаде состоялся настоящий праздник. Из Вологды прибыл член РВС шестой армии товарищ Кузьмин, вручивший 157-му полку Почётное революционное Красное знамя ВЦИК за летние бои на Северной Двине. 158-й полк, бывший на построении, молча завидовал и обещал, что в ближайшее время тоже заслужит собственное Почетное знамя.

Кроме самого знамени Кузьмин вручил два ордена Красного знамени, сделав кавалером первой и пока единственной награды республики Виктора Спешилова и Серафима Корсакова.

Что тут скажешь? Немного обидно, что не дали. Если честно — пока стоял в общем строю, надеялся, что вот-вот назовут и мою фамилию, но не дождался.

Обмывать боевые награды здесь еще не принято, но и Володя, и Серафим, уже не по одному разу подходили ко мне, говорили —мол, им теперь неудобно орден носить, что готовы пойти в РВС армии, подтвердить, что Аксенов заслуживает награду не меньше, чем они. Я отвечал, что ордена им дали не за побег с Мудьюга, а за другие дела, более важные для революции. Виктор за белогвардейцев, что перешли на нашу сторону, уже заслужил награду, а Серафим в подполье себя проявил

наилучшим образом. Если бы не пальнул из пушки, то потеряли бы мы ценного товарища. Вот если бы из всех беглецов Красное знамя дали двенадцати, а тринадцатому, то есть мне, кавалерство не присвоили, тогда да, обидно.

— Так Володя, ты все-таки скажи, а? — настаивал Виктор.

— Нет, ребята, я не гордый. Не заглядывая вдаль, Так скажу: зачем мне орден?

Я согласен на медаль, — ответил я строкой из бессмертной поэмы и пояснил: — У нас на фронте так говорили, если вместо Георгия медалью награждали.

— Так нет в нашей республике медалей, — пожал плечами Виктор, не оценив юмора.

— Будут когда-нибудь, — отмахнулся я. Вспомнив о награде, лежащей где-то в Москве в письменном столе Кедрова, похвастал: — Зато у меня именные часы есть от товарища Дзержинского. Война закончится — стану на пузе носить, чтобы все видели.

— А что, часы штука полезная, — кивнул комиссар. — Вон, бате на работе казенный «Брегет» выдали, так ему сносу нет.

Работникам железной дороги выдавали часы? Не знал. Ладно бы еще машинистам, а обходчикам-то зачем?

Мы собрались ложиться спать, когда во входную дверь кто-то требовательно застучал. Виктор, на всякий случай прихватив оружие, пошел выяснять, что случилось. Вернувшись, сообщил:

— Вестовой от комбрига. Просит немедленно явиться. Еще просил по возможности взять с собой товарища Аксенова. Так что давай собираться.

Если комиссар показывался на квартире редко, то командир бригады, похоже, вообще дневал и ночевал в штабе.

Мы с Виктором зашли в кабинет, на двери которого еще сохранилась старорежимная табличка «Директоръ школы».

Командир бригады — невысокий крепыш с залысинами — был не один. В кабинете сидел старик городского вида — в пальто и в кепке, хотя остальной люд здесь ходил в картузах и в поддевках.

— Василий Филиппович, — представил Терентьев старика, а тот даже не шелохнулся, продолжая смотреть в одну точку. — Беда у него.

Что за беда случилась у старика? Возможно, свели лошадь, но, скорее всего, обидели кого-то из семьи, и он пришел жаловаться.

— Внучку у него изнасиловали, — сообщил комбриг. — Шестнадцать лет девчонке, пошла вечером белье на ручей полоскать, а тут... Так что, товарищ Спешилов, тебе придется это дело брать на себя. Владимир Иванович, — обратился он уже ко мне, — поможете расследовать? Василий Филиппович, обещаю — как только негодяев найдем, накажем. Если что — я их собственноручно расстреляю.

Терентьев сказал это буднично, но я понял — расстреляет. Вроде, у комбрига дочка растет, и возраст примерно такой же.

Изнасилование, конечно, дело скверное. Но почему о том должна болеть голова у комиссара бригады? Поручи это дело кому-нибудь рангом пониже, и все дела.

Но Виктор, похоже, так не считал. Вон, даже нижняя губа у парня затряслась, занервничал. С другой стороны, если бойцы Рабоче-Крестьянской Красной Армии совершают подобные преступления, значит слабая у них морально-политическая подготовка. А кто за нее отвечает? Правильно, комиссар. А перекладывать ношу с одних плеч на другие не в натуре комиссара бригады. Но два дознавателя на такое дело — многовато.