Неизвестная война
Шрифт:
— Понял, товарищ комбриг, — поднялся я с места. — Разрешите выполнять? Думаю, у комиссара другие дела найдутся.
— Володя... то есть, товарищ Аксенов, если какая помощь нужна — только скажи, — сказал комиссар. — Надо будет, всю бригаду... — слегка запнулся Виктор, потом уточнил, — на уши всю бригаду поставим.
Вишь ты, на уши он бригаду поставит. А я на нехорошее подумал.
— Ну что, пойдемте, Василий Филиппович, — тронул я старика за руку.
— Куда пойдем? — вскинулся старик. — А насильников кто расстреливать будет? Я же вам все рассказал —
— Так их нам еще отыскать надо, — сказал я. — Вы нам их сможете показать?
Василий Филиппович пожал плечами.
— Да где там. Я же их сам не видел.
— Значит, придется мне с вашей дочкой поговорить.
— С внучкой, — поправил меня старик. — Сына моего дочка, отец у нее офицером был, на фронте погиб в пятнадцатом, а мать в восемнадцатом от «испанки» умерла.
Точно, комбриг же сказал, с внучкой. Ну да невелика разница.
Мы пошли со стариком, а по дороге я попросил его показать, где все случилось.
— И к чему это? — удивился Василий Филиппович.
Я сам не знал, что там увижу, да еще ночью, но веско сказал:
— Надо так.
Старик пожал плечами — мол, надо, так надо и повел меня к небольшому ручью, где устроили запруду, а на берегу оборудовали мостки, с которых и стирали белье.
— Вот ведь, и белье тут лежит, и ушат, — в сердцах сказал старик, принявшись собирать белевшее в темноте белье.
— Так девочка белье постирать не успела? — поинтересовался я.
— А я почем знаю? — буркнул Василий Филиппович. — Подержав в руках какую-то нижнюю юбку, понюхал ее и сообщил: — Не успела. Белье от росы намокло и все.
— Вы кем до революции были? — поинтересовался я. — Не лесничим, часом?
— Нет, землемером, — отозвался старик. — И сын по моим стопам пошел. Только я самоучка, а он училище в Пскове закончил. На службу поступил четырнадцатым классом и до титулярного советника дошел. На войну вольноопределяющимся ушел, вроде как вы.
Я даже не стал спрашивать, откуда он знает. Пинега — город маленький, мои квартирные хозяева давно рассказали, кто у них на постое.
Еще разочек прошелся вдоль ручья, заглянул за раскидистое дерево. Даже в темноте видно примятую траву, а еще воняет прокисшей махоркой. Значит, мерзавцы сидели и ждали. Не знаю, что мне это даст, но посмотрим.
— Ну что, Шерлок Холмс, нашел что-нибудь? — насмешливо спросил старик.
— Собачку бы мне, — вздохнул я.
— Да где ее взять-то? Как война началась, всех охотников на фронт взяли, а собачку обучать надо. Может, у кого-то и есть, но где же искать?
Что да, то да. Да и была бы собачка, не факт, что взяла бы след. Махорка — штука убойная для собачьего нюха.
— Что девочка-то говорит? — поинтересовался я. — Узнает кого?
— Не знаю, не спрашивал. Старуха увидела — идет Катька сама не своя, юбка порвана, грудь наружу. Ну что тут еще подумать? А девка сразу в сарай, за веревку схватилась. Хорошо бабка подбежала, отобрала. Катька только и сказала — мол, трое их было. Солдаты.
Про
— Я как-то в Яренске землю под вырубку отводил, там похожая история произошла. Жених у одной девки до свадьбы просил, она не дала, так парень разозлился, с дружками подкараулил, и изнасиловали. Девка в прорубь кинулась, а парней всех насмерть забили.
Даже не стал говорить о недопустимости самосудов, язык не повернется. Но изнасилование, как говаривал мои друг-полицейский, начальник отдела по расследованию преступлений в сфере половой неприкосновенности — самое поганое дело. И доказывать трудно, а если запустили маховик машины, пиши пропало. Он, в свое время посмотрев фильм «Ворошиловский стрелок» заявил, что до суда это дело точно б не довели — все улики потерпевшая уничтожила, из всей доказательной базы остались только ее слова, да признания подозреваемых, данные под давлением.
Девушка лежала пластом на кровати, укрывшись с головой одеялом. Рядом с ней сидела пожилая женщина.
— Маша, это следователь, — представил меня старик. Мне же представил: — Мария Ивановна, супруга.
— Видите, мы с вами почти тезки. Вы — Ивановна, а я Иванович. Меня Владимир Иванович зовут, можно Владимир. Как девочку-то зовут?
— Катериной, — ответила Мария Ивановна.
— Она после происшествия так и лежит?
— Так и лежит. Отходить от нее боюсь. Сказала, что жить больше не хочет.
По опыту знаю, что хуже нет, если потерпевший «уходит в себя». И психолога у меня нет, чтобы вывести Катю из этого состояния, а самое главное — нет времени. Может так статься, что завтра бригада уйдет в бой, и что тогда? Потому-то расследование преступлений в военное время и представляет сложность, что перемещаются люди, меняется обстановка.
— Василий Филиппович, а у вас баня есть? — спросил я.
— Баня? — удивился старик.
— Так есть, или нет?
— Так есть, конечно, как же нам без бани? А зачем это? — еще больше удивился землемер.
Не отвечая хозяину, я повернулся, присел на кровать Катерины, засунул руку под одеяло и нащупал пятку.
— В—в—в—и—и—у—ух! — заверещала девчонка.
От визга девчонки дед с бабкой подскочили, а у меня отлегло от сердца. Визжит — жить будет!
— Ты чего делаешь-то, следователь хренов? — вскочил старик и ринулся на меня с кулаками, но был остановлен Марией Ивановной.
Похоже, хозяйка поумнее супруга или догадливей.
— Шел бы ты Василий Филиппович баню топить, — велел я.
Послушал бы меня эксперт, схватился бы за голову — следователь предлагает уничтожить следы преступления.
— А баню зачем? — не сразу понял старик, но хозяйка подняла его с места и принялась выталкивать из дома, приговаривая: — Иди, там воды почти половина бака, охапку дров бросишь, больше нам и не надо. Владимир Иванович дело говорит — надо девку в чувство привести, грязь с нее смыть!
Старик ушел, продолжая что-то бубнить под нос, а я опять повернулся к девушке.
— Кать, ты кого-то из этих мерзавцев узнать сможешь?