Неизвестные солдаты, кн.1, 2
Шрифт:
– Не совсем… – осторожно начал Горицвет, но Бесстужев перебил его:
– Товарищ подполковник, я прошу присвоить Дьяконскому звание младшего лейтенанта. Он достоен. И представить его к награде!
– Нет! – крикнул Горицвет. – Я против.
– Почему? – спросил Захаров.
– Он даже не комсомолец, этот Дьяконский. Был в тылу противника, отец у него расстрелян… Да случись что, нам всем за него головы поснимают.
– Боишься?
– Считаю осторожность необходимой. Ходатайство не подпишу.
– Боишься, – сказал Захаров. – И
– Это ты мне говоришь? – вытянулся Горицвет.
– Нет, подумал вслух… Писарь! – крикнул Захаров. – Быстро подготовьте приказ о присвоении Дьяконскому звания старшего сержанта и о назначении его командиром роты… Вот, – обратился он к Бесстужеву, – это все, что в моей власти. А об остальном поговорим после боя… Если будем живы. Ну, отправляйтесь, – толкнул он Бесстужева в плечо.
Из риги старший лейтенант вышел вместе с Горицветом. Тот шагал сутулясь, быстро переставляя длинные, не гнущиеся в коленях ноги. Вместо прощания сказал строго;
– После боя вызову Дьяконского и человек пять из его компании. Пощупаю их с особистами.
– Кур щупайте, пользы больше, – презрительно бросил Бесстужев, сплюнул и пошел к лошади.
Горицвет что-то крикнул ему вслед, но он не остановился и не оглянулся.
Ехал раздосадованный, без жалости хлестал прутом медлительную кобылу, привыкшую ходить в оглоблях, с грузом, а не под седоком. Кобыла недовольно взбрыкивала. Спешившись возле сторожки, отдал повод связисту. Позвал Дьяконского:
– Отойдем, разговор есть.
Виктор внимательно посмотрел ему в лицо.
– Случилось что-нибудь?
– Да, ерундистика, – махнул рукой Бесстужев. – Горицвет насчет окружения интересуется.
– Ну и что?
– Как что? Разбираться будет. После боя хочет видеть тебя.
– Схожу, – сказал Виктор. – Надоело, правда, десятый раз одно и то же пересказывать, да что поделаешь.
– Ты пойми меня правильно, Витя, – потупившись, заговорил Бесстужев. – Я знаю, что ты ничего плохого сделать не можешь. Но вот, понимаешь ли…
– Ну, что? Говори, говори…
В голосе Дьяконского Бесстужев уловил беспокойство и настороженность. Это подтолкнуло его. Глядя в глаза, спросил:
– Витя, ты все рассказал мне?
И по тому, как на секунду замялся Дьяконский, как мигнул он растерянно несколько раз, понял: нет, не все. Ему стало страшно. Неужели Виктор, друг, таит что-то грязное, подлое, неужели он чужой? Это предположение оглушило Бесстужева. Он не мог собраться с мыслями. Дьяконский, видимо, понял его состояние, произнес тихо:
– Я рассказал все, что имеет отношение к службе. Я не разговаривал ни с одним немцем. Я стрелял в них. В этом могу дать любую клятву. И мне больно оттого, что ты мне не веришь.
– Нет, – возразил Бесстужев. – Понимаешь, я верю… Но ты все же умалчиваешь что-то…
– Это сугубо личное.
– Ты же мне рассказывал
– Я не могу.
– Тебе будет легче, если в это личное запустит свои пальцы Горицвет?
– Это невозможно. Невозможно… Ну, не смотри на меня так, – жалобно попросил Дьяконский, сжимая ладонями виски.
Бесстужев никогда не видел Виктора таким растерянным и возбужденным и чувствовал, что нервозное состояние Виктора передается и ему. Он уже догадывался, что сейчас услышит нечто ужасное не только для Дьяконского, но и для себя. Шагнул к Виктору с решимостью человека, бросающегося в омут.
– Ну, говори!
– Полина… Полина погибла… Ее раздавил танк.
Бесстужев открытым ртом глотал воздух.
– Ты… Правда?
– Сам хоронил ее.
У Юрия – меловое лицо. Немигающие глаза. Часто-часто вниз и вверх метались белесые брови. Язык шевелился, но не подчинялся ему. Потом Бесстужев резко передернулся весь, Дьяконский разобрал: «Где?»
– На Немане, у Столбцов.
Бесстужев как-то обмяк, сник. Обвисли плечи, безвольно болтались руки. Виктору показалось, что сейчас упадет. Крепко ухватил Юрия сзади за талию, повел к сторожке. У двери стоял старшина Мухов.
– Водки! – крикнул ему Дьяконский. Старшина обернулся, развел руками: нету, дескать. – Спирту, коньяку – что достанешь. Быстро! Ну! – командовал Виктор.
Ближе к вечеру на проселке появилась колонна автобусов, выкрашенных в зеленый цвет, с красными крестами на бортах и крышах. Возле моста их задержали. Автобусы были переполнены ранеными. Военный врач, молодой еврей с пышной шевелюрой и золотыми зубами, рассказывал, жестикулируя:
– Мы пробовали на север. У нас есть маршрут Горки – Красное – Смоленск. Но в Горках, оказывается, уже немцы. Мы поехали на юг, но там тоже немцы. Они наступают на Пропойск.
Его похвалили за то, что не растерялся и не бросил раненых.
Автобусы осторожно двигались по мосту. Ветхое сооружение скрипело и, казалось, того гляди, рухнет. Но мост выдержал, все машины переправились благополучно.
Потом через мост потянулись гурты скота. К отправке на восток скот был подготовлен колхозниками заранее, а угонять его не спешили, надеялись, что фашистов остановят. Но едва разнесся слух, что немцы форсировали Днепр, все стада тронулись разом. В клубах пыли, поднятой копытами, протяжно мычали коровы, хрюкали свиньи, на разные голоса блеяли овцы, хлопали бичи пастухов.
Виктор Дьяконский сидел в сторожке возле Бесстужева. Юрий, не шевелясь, лежал вниз лицом на увядшей траве. Дьяконский чувствовал себя виноватым, ему казалось, что поступил эгоистично, рассказав о Полине. Поспешил снять с себя этот груз. Нес ведь, ничего. Мог и дальше нести. А для Бесстужева груз этот слишком тяжел.
Виктор решил не рассказывать о подробностях, чтобы не терзать друга еще больше. Но Бесстужев и сам не расспрашивал. Он только подвинул Дьяконскому карту и попросил:
– Покажи где.