Неизвестные солдаты
Шрифт:
Настя наотрез отказалась. А через некоторое время пришло письмо из Одуева. Давняя подружка Соня Соломонова известила о смерти Игоря.
Ну, зачем ей теперь этот санитарный поезд? Ведь она пошла в армию, чтобы быть ближе к любимому, жить одной жизнью с ним и, может быть, хоть случайно, хоть на минуточку встретить его… А теперь не осталось такой надежды. Да и война стала не та. Немцев гнали на запад, опасность сделалась менее острой. В поезде появилось много девчонок-медсестер, окончивших специальные курсы. А Насте надо было думать и о себе, и о маме, и о младшем
Старший сержант Коноплева Анастасия подала рапорт начальнику поезда.
В декабре она возвратилась в Москву и была восстановлена на втором курсе медицинского института.
Унылые и серые потянулись дни. Никогда еще ей не было так тяжело. А ведь она и раньше знала, что такое горе. Ведь она пережила женитьбу Игоря на другой женщине, знала об их ребенке… Ну и что же? Все равно он ходил где-то близко, она могла видеть его, могла ждать и надеяться. А теперь Настя жила без всякого интереса, по инерции, не радуясь и не огорчаясь.
Но вот однажды она поняла, что так невозможно. Это было в феврале. Она присела на мокрую скамейку в скверике у Елоховского собора, где много раз сидела с Игорем. И скамейка была та же. И лысая макушка старого собора, как и прежде, величаво плыла в высокой синеве, меж редких, ослепительной белизны облаков.
Пригревало солнце. С веток падал сырой подтаявший снег. Возле прозрачной лужицы прыгали по льду лохматые веселые воробьи. Настя послушала воробьев, посмотрела на ребятишек, лепивших снежную бабу, глубоко вдохнула холодный воздух и вдруг почувствовала облегчение. Какая же она дура! Она поверила, что Игоря нет! Пришла похоронная, ну и что? Мало ли какая путаница бывает на войне! Может, он был тяжело ранен, может, попал в плен… Возвращаются же люди, которых считали погибшими. Надо только сильно верить и ждать!
Телефонный звонок раздался вечером, часов в восемь. Сергей Панов попросил Настю приехать на площадь Революции. «Что случилось?» — удивилась она. «Ничего особенного, окажи мне эту маленькую услугу. Трудно, что ли?» — «Ладно, приеду».
Что там еще произошло у этого неуравновешенного человека? С тех пор как он выписался из госпиталя и разыскал Настю в Москве, они встречались раз пять. Настю эти встречи тяготили. Пустое времяпрепровождение, пустая болтовня, а ей нужно заниматься, наверстывать упущенное за два года. Но ей было жаль Сергея. В госпитале ему ампутировали правую ногу. Он неумело ковылял с костылем, был постоянно раздражен, от него часто попахивало спиртным.
Вместе с ногой, вместе с надеждой вновь подняться в воздух он потерял и свою самоуверенность. Он искал новый путь, искал самого себя. И Настя, вероятно, чем-то помогала ему. Во всяком случае, она всерьез заставляла его задуматься об авиационном институте и даже принесла учебники по физике и по математике.
Сергей ждал ее у входа в музей, опираясь на костыль. Шинель расстегнута, фуражка с голубым околышем надвинута низко, из-под козырька настороженно смотрят округлые, недобрые глаза. Увидев Настю, сразу повеселел, улыбнулся,
— Ну, здравствуй. Быстро доехала, молодец! А теперь пошли. Ну, не отставай от меня на своих двоих!
Настя знала эту его манеру атаковать решительно, не давая опомниться. Чувствовался ас-истребитель, сбивший четырнадцать немецких машин. Но немецкие летчики встречались с ним по одному разу, а Коноплева, слава Богу, изучила его привычки.
— Куда это мы нацелились? — спросила она, удерживая Панова за рукав шинели.
— В «Метрополь». Есть веская причина дать разворот.
— Нет, в ресторан не пойду! Никогда не ходила и не буду ходить. Зачем мне эта срамота!
— Говорю, причина!
— Причину всегда можно найти.
— Ну и ладно, — неожиданно легко согласился он. — Ресторан — это так, для боевой заправки. Давай пройдемся. Извини, под руку не могу, руки заняты, — усмехнулся он. — Я не шокирую тебя на костылях?
— Не говори чепуху!
— Уважаю категоричность, — пробормотал Панов и потом долго шел молча, сосредоточенно ворочая костылем и тяжело сопя. Остановился возле какой-то чугунной ограды, прислонился, свертывая самокрутку. Затянулся пару раз, швырнул самокрутку за ограду. Левой рукой обнял плечи девушки, сказал резко:
— Вот что, Коноплева, люблю я тебя, понятно? И не могу без тебя. Давай будем вместе! В общем — жениться давай!
Рубанул, как пулеметную очередь выпустил, и напрягся, ожидая ответа, склонив голову и горячо дыша ей в ухо.
— Да ты что? — растерялась Настя. — Разве мыслимо, серьезный разговор, и так неожиданно!
— А чего ждать? Решай, и все. Пойдем, запишемся завтра!
— Нет, Сергей!
— Что «нет»? — повысил он голос. — Не желаешь? Не подхожу для тебя?
— Я люблю другого. Я говорила тебе о нем, помнишь?
— Говорила! Что говорила? — взорвался Сергей. — Что дружба с детства? Что женат он? Что к другой привязан? Ну ладно, — перевел дух Панов. — Ну, я понимаю, старый друг… Но ведь теперь нет его, теперь ты свободна. А мне ты нужна, понимаешь?! Я ни о чем и ни о ком столько не думаю, как о тебе.
— Прости, Сергей, но я буду ждать Игоря.
Девушка сказала это так спокойно и твердо, что Панов сразу смолк. Он торопливо свернул новую папиросу и опять затянулся только два или три раза, а потом бросил ее за Ограду.
— Мертвых не ждут, — голос его звучал глухо. — Но мне ясно! Мне все ясно! Конечно, на что я нужен тебе, инвалид без образования и без места… Вот будь у меня нога да погоны на плечах, тогда бы ты по-другому смотрела. Все вы на один манер, все ищете, где подоходней… Но смотри не просчитайся, мужики теперь нарасхват!
Он скривил губы, вновь выдавил на лице усмешку.
— Ну, врежь мне по щеке, ты же гордая и принципиальная!
— Глупый, — спокойно сказала Настя. — Ты просто дурной, глупый и разгоряченный. Ты совсем ничего не можешь понять. Если Игорь вернется без обеих ног и даже без обеих рук, я все равно буду счастлива. Я буду кормить его с ложки, буду одевать его, буду причесывать… Если бы он только вернулся!