Неизвестные Стругацкие. От «Отеля...» до «За миллиард лет...»:черновики, рукописи, варианты
Шрифт:
Я немного погонял Тома по полосе, чтобы дать ему размяться. Том был страшно доволен и все время испрашивал приказаний. Потом подошел Дик с мячом, и мы, чтобы не замерзнуть, немножко постукали — честно говоря, не без удовольствия. Я все ждал, что Дик по своему обыкновению войдет в азарт, но он был какой-то вялый. В конце концов мне это надоело, и я спросил, что с ним. Он поставил мяч на рубчатку полосы, сел на него, подобрав доху, и пригорюнился. Том немедленно придвинулся к нему и спросил приказаний, но Дик не обратил на него никакого внимания.
— В чем все-таки дело? — спросил я.
Дик посмотрел на меня и отвернулся.
— Может
— Ветерок нынче, — произнес Дик, рассеянно оглядывая небо.
— Ветерок нынче, — повторил я в недоумении.
— Да, ветерок. Интересно, как там у них на экранах, видимость хорошая?
Тут до меня дошло.
— Бакал-дака, — произнес он. — Треке-тикий глаказ. Накас слыкы-шики-укут.
— Сакам бакал-дака, — ответствовал я. — Такам жеке тра-кан-сляка-токор…
— И то верно, — сказал Дик, — Вот я и говорю: ветерок, мол.
— Да-а, — подтвердил я. — Что ветерок, то ветерок.
Но в общем я не понимал, что происходит с Диком. Видно было, что замысел Тендера ему не нравится, но почему — это было мне недоступно. Лично я считал, что это совершенно правильный план: раз уж аборигены такие пентюхи, то единственный путь к ним лежит через Малыша. Значит, Малыша надобно завоевать прочно и окончательно. Тендеру это, по-видимому, не удалось, он призвал нас на помощь, почему бы не попробовать? Я, например, с удовольствием бы повозился с Малышом. Я вообще люблю детей, особенно таких вот: самые интересные ребятишки — в десять-двенадцать лет…
Я постоял возле Дика, пытаясь придумать какую-нибудь нейтральную тему для беседы, ничего, кроме того же ветерка, не придумал, и вдруг, неожиданно для себя, решил пройтись. Я ведь ни разу еще не бродил здесь по окрестностям, без малого неделю здесь нахожусь, а по земле этой так толком и не ходил, только на экранах видел. К тому же был шанс наткнуться где-нибудь в зарослях на Малыша, а это было бы уже не только приятно, но и полезно для дела: завязать с ним беседу в привычной для него обстановке. Я изложил все эти соображения Дику и, увидев, что ответа от него не дождешься, сунул нос в меховой воротник, засунул руки поглубже в карманы и направился к болоту. Том, изнемогая от услужливости, покатил было за мной, но я велел ему оставаться на месте и ждать дальнейших указаний.
В болото я, конечно, не полез, а двинулся в обход, продираясь через заросли кустарника. Жалкая была здесь растительность — бледная, худосочная, вялые синеватые листочки с металлическим отливом, хрупкие узловатые веточки, пятнистая оранжевая кора. Кусты редко достигали моего роста, так что вряд ли Вандерхузе рисковал здесь своими бакенбардами. Под ногами упруго подавался толстый слой палых листьев, перемешанных с песком, в тени искрился иней. Но при всем том растительность эта вызывала к себе определенное уважение; наверное, очень нелегко было ей произрастать здесь: ночью температура падала до минус двадцати, днем редко поднималась выше нуля, а под корнями сплошной соленый песок. Не думаю, чтобы какое-нибудь земное растение сумело бы приспособиться к таким безрадостным условиям. Мне страшно было подумать, что среди этих промерзших кустов по мерзлому заиндевелому песку бродит, ступая босыми пятками, голый человечек.
Мне почудилось какое-то движение в густых зарослях справа.
Я нашел его сразу. Мальчик лежал ничком, вытянувшись во всю длину, прижавшись щекой к земле и охватив голову руками. Несмотря ни на что, он казался очень странным и почти невозможным здесь, не вписывался он в этот ледяной пейзаж, противоречил ему. В первую секунду я даже испугался, не случилось ли что-нибудь. Слишком уж здесь было холодно, неприютно. Я присел рядом с ним на корточки, окликнул его, а потом, когда он промолчал, легонько шлепнул его по голому поджарому заду. Это я впервые прикоснулся к нему и чуть не заорал от неожиданности: он показался мне горячим, как утюг.
— Когда вы уходите? — спросил Малыш, не поднимая головы.
— Не знаю, — честно сказал я. И вдруг разозлился: мы к нему и так, и этак, а он твердит, как попка, одно и то же — когда уходите, когда уходите. — Слушай, — сказал я. — Что ты затвердил одно и то же? Чем мы тебе не угодили? Нам же интересно с тобой, понимаешь?
— Понимаю, — сказал Малыш и вдруг сел — перелился из лежачего в сидячее положение. — Я все понимаю, — сказал он. — А вот вы ничего не понимаете.
Я невольно опустил глаза. Страшненькое у него было все-таки лицо.
— Я очень хорошо понимаю, — продолжал Малыш, — что вы хотите через меня познакомиться с моими друзьями. Вы все думаете, что мои друзья как я. Но со мной можно знакомиться, а с ними нельзя.
— Почему? — спросил я, — Они не хотят с нами знакомиться?
— И опять ты не понимаешь. Хочет с тобой знакомиться море?
Я посмотрел на океан. Океан был черный и неприветливый.
— Не знаю, — сказал я. — Может быть, и хочет. Только я вот не хочу.
Малыш, видимо, был озадачен.
— Море не умеет хотеть знакомиться, — возразил он.
— Как знать, — туманно сказал я. Мы помолчали.
— Слушай, Малыш, — сказал я. — Давай сегодня о твоих друзьях не говорить. Мы по тебе соскучились — Дик и я. Пошли с нами играть.
— Не пойду, — сказал Малыш.
— Почему?
— Мне нельзя к вам ходить.
Гм, подумал я. Это что-то новенькое. Я сразу же вспомнил следы на гребне. Малыш, видимо, долго сидел там и смотрел на нас, а потом, заметив меня, ушел.
— Никто не узнает, — сказал я. Наудачу сказал. И по-видимому невпопад.