Неизвестный Есенин. В плену у Бениславской

Зинин Сергей

Айседоре Дункан выделили на Пречистенке особняк бывшей балерины Большого театра Александры Балашовой. В. Мейерхольд был хорошо осведомлен о трудностях открытия школы Дункан в голодной и холодной Москве, так как работал заведующим театральным отделом в Наркомпросе. В школу отбирали одаренных детей. Желающих попасть в балетную школу было много. Привлекало не только желание познать искусство танца, но также быть накормленным и одетым, а это в бедных семьях считалось большим счастьем.

На следующий день о гостях и разговорах Есенин узнал от Мариенгофа и Никритиной. О знаменитой Дункан он слышал в разговорах друзей в «Стойле Пегаса», но они еще не привлекали его внимания. Нужно

было разобраться в превратностях своей личной любви.

Он был сильно увлечен Галиной Бениславской. Обрадовался, что у этой прекрасной девушки он оказался первым, а ведь ей уже 21 год и жизнь прожила она не столь простую. Сожалел, что она не пришла к нему на день рождения. Но это же поправимо.

5 октября Есенин отправил записку по почте на Шереметьевскую улицу, 3, зная, что Галина жила в квартире Козловских: «Я очень и очень бы хотел, чтобы Вы пришли сегодня ко мне на Богословский к 11 часам. Буду ждать Вас! За д… Спасибо. Без…». В этом сокращении «д» можно усматривать слово «девственность», а неоконченная запись после слова «без» означала «без подруги», которые обычно сопровождали Галину. Примечательно, что именно в этот день заочно Народный суд в Орле принял решение о расторжении брака С. Есенина с З. Райх.

Встречи продолжались в последующие дни, чаще в Богословском переулке, где жил Есенин. Нельзя сказать, что Галина восторженно оценила свою «интимную близость» с любимым. Скорее всего, ее состояние, по ее мнению, было туманным.

Сразу же возник вопрос: кто она теперь: любовница или возможная жена, долго ли будет это продолжаться или же это кратковременное увлечение. Позже, вспоминая эти встречи с Есениным, Галина писала: «Я подумала: «Ну вот, началось и уже повторилось, а дальше — опять видеться и… — как всегда и все — «любовница», и какое-то чувство скуки и неудовольствия промелькнуло. И это тогда, когда я была и чувствовала себя счастливой. И я знаю, что затянись это — скука выплыла бы даже при той любви, которая была. А вот не случилось, и я не могу примириться с мыслью, что все прошло, мне недостаточно двух дней».

Бережно хранила подаренную ей Есениным 8 октября «Библию», которую поэт читал с карандашом, подчеркивая понравившиеся ему абзацы. В седьмой главе любопытна помета о любви и отношении к женщинам. Возможно, что Есенин предполагал, что Галина обратит на это внимание.

В выделенном абзаце говорилось: «И нашел я, что горче смерти — женщина, потому что она — сеть, и сердце ея — силки, руки ея — оковы; добрый орел Богом спасется от нея, а грешник уловлен будет ею». И далее: «Что еще искала душа моя, и я не нашел? — Мужчину одного из тысячи я нашел, а женщины между всеми ими не нашел».

Изредка Есенин продолжал встречаться и с Надеждой Вольпин. Она приходила к нему в Богословский переулок, когда поэт сидел дома из-за сильной простуды. Но угроза Бениславской исходила не от Н. Вольпин.

Неожиданно у Есенина начался бурный роман с Айседорой Дункан. Встречи с Бениславской прекратились.

Галина была наслышана о приезде в Москву Айседоры Дункан, о ее школе танца, но для нее это была обычная информация из культурной жизни страны. И совершенно по-иному стал относиться к сведениям о Дункан Сергей Есенин. Эта женщина привлекала его и своей мировой славой, о которой он читал в газетах, и героическим поступком, каким был ее приезд из Запада в разрушенную экономически Россию. Он не мог найти повод для встречи с ней лично, но в кругу друзей интерес к Дункан не скрывал.

Большой восторг вызвало у Есенина первое публичное выступление Айседоры в Большом театре во время празднования 7 ноября четвертой годовщины Октябрьской революции. Он привел с собой

в театр друзей. С каким-то внутренним волнением следил за пластическим танцем Дункан под трагические ритмы Шестой симфонии П. И. Чайковского. Ему не до конца была понятна философия танца под звуки музыки, но исполнительская красота танцовщицы держала его в напряжении. Он не мог отрешиться от мысли, что все это чародейство с танцем совершает красивая, божественная женщина.

Его впечатления совпадали с оценкой знаменитой танцовщицы в прессе. Газета «Известия ВЦИК» писала 9 ноября: «Это был гармонический праздник освобожденного человеческого тела. Айседора Дункан — танцовщица, но здесь не было танца в его обычном техническом смысле. Это было полное красоты пластическое и мимическое толкование музыкальных шедевров, притом толкование революционное».

Встреча танцовщицы и поэта состоялась в один из ноябрьских вечеров в мастерской художника Г. Якулова, знавшего о желании Есенина познакомиться с Дункан и обещавшего помочь ему. И такой случай представился.

Г. Я. Стырская вспоминала, как холодным, дождливым осенним утром в комнату, где она сидела с мужем, Э. Германом, вбежали Григорий Якулов и Анатолий Мариенгоф, мокрые и возбужденные.

— Господа, — обратился Г. Якулов, — приходите ко мне сегодня праздновать! Будет Айседора Дункан, Таиров, Мейерхольд, все, все будут. Придет куча людей. Вы непременно должны явиться!

Понимали, что энтузиазм нужно подкреплять материально, поэтому к Якулову пошли с небольшим запасом закусок. Каждый приносил что мог. Как бы то ни было, но длинный, похожий на верстак стол в мастерской художника оформили фисташковыми орехами, дынями, колбасой, конфетами, карамелью, яблоками и хлебом. При этом хлеб был белый. Его достали под большим секретом, как и вино, которое законом было запрещено продавать.

«Непрерывно звонил телефон, — вспоминала Г. Стырская. — У аппарата хлопотал Борис Пронин, старый мальчик, некогда принадлежавший к молодой питерской богеме. Актеры, поэты, художники, люди из Наркоминдела, и даже кто-то из Моссовета, спорили и шумели. Ждали комиссара культуры Анатолия Васильевича Луначарского. Но пока его представляли два помощника — Захарий Григорьевич Гринберг и Давид Петрович Штеренберг. Георгий Якулов говорил о революционных путях в живописи. Все толпились перед огромным холстом, на котором Якулов изобразил битву. Есенин и Мариенгоф были одеты лучше других, они сохранили свой гардероб. На Есенине был тщательно вычищенный и выглаженный костюм. Явно возбужденный, он бесцельно бродил по ателье. Вечер затянулся, многие ушли. За шумом голосов шелест осеннего дождя не был слышен»

Айседора Дункан приглашение приняла с удовольствием. Она любила бывать среди молодой интеллигенции, особенно среди артистической молодежи, раскованной и творческой. Но какое-то предчувствие ее тревожило, она не могла понять, в чем суть ее напряженного состояния.

«Айседора надела свою длинную танцевальную тунику и золотые сандалии, — писала Мэри Дести, ближайшая подруга танцовщицы, — а на голову — золотой газовый шарф. Губы накрасила ярко-красной помадой, глаза подвела черной тушью. Ей хотелось своим видом бросить вызов суровости и страданию, на которые она достаточно нагляделась. Все тело ее трепетало при мысли о настоящей оргии артистов. Когда русские что-то затевают, то делают это от души. Никакие ограничения, законы, нужда не помешают русским художникам устроить великолепную вечеринку, если они решат ее устроить. Я сама видела, как они выходили из дома в полночь без копейки и возвращались нагруженные дичью, икрой, сыром, фруктами, водкой и шампанским. Один Бог знает, где они все это доставали».