Неизвестный Каддафи: братский вождь
Шрифт:
В этой обстановке революционное руководство, по-видимому, поняло, что в своем левом экстремизме оно зашло слишком далеко, что терпение ливийского народа небеспредельно. С марта 1987 г. оно отступило, наметился резкий "откат" в другую сторону: начал восстанавливаться в правах частный сектор, последовал роспуск армии и полиции и даже государственных предприятий.
Глава VI
Уровень жизни при Каддафи
1 июня 1979 г. в Ливии была опубликована, третья часть "Зеленой книги" М. Каддафи, посвященная социальным проблемам развития общества. В ней М. Каддафи выдвинул тезис, будто двигателем человеческой истории является
"Гармония внутри каждой нации, — говорится в третьей части "Зеленой книги", — может быть обеспечена только наличием единой веры, единой религии. Тогда "социальный" фактор совпадет с религиозным и будет достигнуто единство общества.", Важнейшим рычагом этой гармонии Каддафи считает семью, а не государство, представляющее собой "искусственную политическую, экономическую или военную систему, не имеющую никакого отношения к человечеству". Процветающее общество, утверждает ливийский лидер, это такое общество, где индивидуум развивается в семье естественным путем, наподобие развития индивидуумов в природе, "иначе рано или поздно такое общество гибнет".
Вместе с тем в понятие семьи Каддафи вносит "широкое толкование". "Племя, — пишет он, — это та же семья, но увеличившаяся вследствие роста потомства. То есть племя — это большая семья. Нация — это племя, но разросшееся в результате увеличения потомства, или это — большое племя. Мир — это нация, но нация, разделившаяся на множество наций. Значит, мир— это большая нация". Как правильно подметили Л.Р. Полонская и А.Х. Вафа, в данном случае "Каддафи во многом фиксировал положение вещей, действительно существующее в современной Ливии, где традиционные племенные связи нередко оказываются сильнее общенациональных".
"Прогрессирующая, производящая и цивилизованная нация, — рассуждает Каддафи, — полезна для всего мира, но ее политико-национальная структура может придти в упадок, если будет низведена до социального уровня, то есть до уровня семьи или племени". В этом, по мнению Каддафи, главная причина того, что в прошлом великие державы появлялись, процветали, а затем исчезали. Игнорирование национальной связи между группами людей, создание политического режима, противоречащего их социальному положению, представляет собой временное образование, которое рано или поздно развалится в силу действия социального фактора и национального движения каждой нации.
Здесь, по мнению Л.Р. Полонской и А.Х. Вафы, Каддафи механически смешивает исторический и этнический подход к оценке истории, и это делает его выводы внутренне противоречивыми: с одной стороны, национализм объявляется движущей силой общества, с другой он "уступает" традиционному племенному сознанию.
Каддафи считает себя сторонником "полной свободы". Он рассматривает образование, науку, искусство, спорт как формы диктата над человеком. Обязательное образование, по Каддафи, это "принудительное насаждение невежества в массах", навязывание чуждой музыки и искусства — насилие, расширение сети спортивных клубов — "инструмент социальной монополизации", то есть орудие диктатуры. В то же время каждый человек, по мнению Каддафи, обладает естественным правом на знание без диктата, поэтому, по Каддафи, "все методы обучения, распространенные в мире, должны быть ликвидированы всемирной культурной революцией, освобождающей сознание народа от фанатизма и преднамеренной трансформации склонностей, понятий и умственного уровня человека". Тот, кто строит свою жизнь сам, то есть производит блага, считает Каддафи, не нуждается в созерцании жизни, которую ему преподносят артисты на театральных подмостках или спортсмены на стадионах. Образование, наука, искусство, спорт, как виды социальной активности, по мнению Каддафи, должны стать массовыми, а не отдаваться
Как видим, даже взятые нами только некоторые социальные аспекты теории Каддафи представляют собой пеструю смесь различных немарксистских теорий социализма, на что обратили внимание не только отечественные, но и зарубежные исследователи. Так, еще в 1974 г. Р. Ферст в книге "Ливия. Спорная революция" писала, что "для племенного общества, ввергнутого в эпоху нефтяной технологии, не кажется странным применение заповедей Аравии VII века к современным проблемам". Р. Ферст имела в виду слабые социальные ростки, появившиеся в то время в тезисах "третьей" теории молодого ливийского лидера. В третьей части "Зеленой книги" эти "ростки" получили дальнейшее развитие, и Каддафи прикладывал немало усилий, чтобы пересадить их на почву нового общества, которое он решил построить в Ливии. С другой стороны, невозможно не видеть, что за годы революции в Ливии уже сложилось определенное несоответствие между провозглашением социальной революции, составляющим прогрессивную часть программы Каддафи, и наиболее архаичной формой мировоззрения — исламским фанатизмом, что Р. Ферст характеризовала как "непреодолимый анахронизм и странное смешение во времени".
Теория теорией, но на практике, несмотря на давление радикалов, реформе не были подвергнуты вплоть до конца века ни наука, ни система образования, ни спорт, хотя, как правильно подметил живущий в США ливийский социолог Сами Хаджар, именно социальные аспекты "третьей" теории М. Каддафи наиболее шумно пропагандируются в Ливии. На наш взгляд, замедленное по сравнению с другими, претворение в жизнь социальных постулатов Каддафи — свидетельство определенной осторожности ливийского лидера, который, провозгласив свои социальные лозунги и по-современному интерпретируя многие догмы исламского фундаментализма, претворял их в жизнь по мере созревания подходящих условий, явно не желая усугублять конфронтацию с консервативной исламской и племенной элитой.
Вместе с тем нельзя не согласиться и с Л.К. Харрис, считающей, что "путь к социализму через социальную справедливость", который предложил Каддафи, это "путь не к единству нации, а путь к единению сторонников социальной концепции ливийского лидера и призыв к борьбе с его противниками… Автор идеи утопического общества, где религия объединяет его, — это типичный мусульманский идеалист, претендующий на роль современного пророка". Конечно, в социальной концепции Каддафи политологические ноты превалируют, но заметно и другое: основные идеи концепции внедрялись на практике довольно осторожно. И даже, несмотря на это, то, что было сделано в Ливии в социальной области, было громадным шагом перед именно в социальной сфере. Преобразования хоть как-то всколыхнули ливийское общество хотя и привели не к гармонии, о которой мечтал Каддафи, а к борьбе различных социальных групп. В этой борьбе столкнулись две противоположные линии, две тенденции национально-освободительного процесса: буржуазно-реформистская, ориентирующаяся на мировой капитализм, и революционная, с ее попытками найти свой путь развития. В этом, как представляется, и крылись "тайные пружины" социальных процессов, происходивших в Джамахирии.
До революции социальные отношения в стране определялись рядом законодательных актов того времени, например, Гражданским и Коммерческим кодексами 1953 г. После 1969 г. эти документы продолжают иметь силу постольку, поскольку "не противоречат положениям более позднего законодательства" (подобные формулировки содержатся в большинстве законов 1970—1980-х годов). Важное значение сохранили, например, закон 1957 г. о социальном страховании и закон 1967 г. о пенсиях вместе с дополнившими эти законы исполнительскими инструкциями.