Неизвестный Мао
Шрифт:
Таким образом Чан создал загон, в котором мог собирать отрады Красной армии, вытесняемые им из разных регионов Центрального Китая. Он рассчитывал по пути изматывать их, но не уничтожать. Позже Чан сказал американскому эмиссару: «Я выгнал коммунистов из Цзянси на… север Шэньси, где их численность сократилась до нескольких тысяч, и прекратил преследование».
Чан манипулировал красными, связываясь с собственными войсками по радио и понимая, что радиограммы будут перехвачены. Красные «постоянно перехватывали и расшифровывали вражеские радиограммы и знали намерения и передвижения врага как свои
Для уверенности в том, что красные пойдут путем, намеченным Чаном, и чтобы исключить любое изменение в полученных ими приказах, до эвакуации красных Чан решил нанести колоссальный информационный удар. В июне националисты тайно захватили радиостанцию КПК в Шанхае, связующее звено между Жуйцзинем и Москвой. В течение нескольких месяцев радиостанция работала под контролем националистов, а в октябре они вообще ее закрыли. КПК попыталась восстановить связь, послав в Шанхай квалифицированного радиооператора, но он сразу же переметнулся в лагерь противника. К нему подослали убийц. В первый раз они промахнулись, но со второй попытки сумели убить его прямо в постели в немецком госпитале. С того момента Шанхай в большой степени стал бесполезным для КПК, хотя остался важной базой московских секретных служб.
Чан воспользовался Великим походом для подготовки к обмену красных на сына. Перед самым выходом с Жуйцзиньской базы он по дипломатическим каналам послал просьбу о возвращении сына. 2 сентября 1934 года Чан записал в своем дневнике, что «составлено официальное заявление о возвращении Цзинго домой». В решающий период эвакуации, в октябре — ноябре, Чан нашел способ четко передать русским, что закрывает глаза и позволяет красным уйти. Он покинул линию фронта и удалился в противоположном направлении на тысячу километров, отправившись в длительную сорокадневную поездку по Северному Китаю.
Москва сделала верный вывод. В течение всего времени между получением просьбы Чана об освобождении сына и тем днем, когда Мао с компанией переправились через реку Сян и без боев миновали линии укреплений националистов, Москва вела усиленную слежку за заложником. Цзинго, прежде работавший в деревне и на сибирской золотой шахте, теперь трудился на заводе на Урале. Как впоследствии вспоминал он, «с августа до ноября 1934 года я вдруг… оказался под неусыпным надзором русского НКВД. Каждый день меня преследовали два Человека».
В начале декабря, сразу после того, как красные китайцы прошли мимо последних бункеров, Чан снова спросил о сыне (о чем НКВД проинформировал Цзинго). Однако русские сказали Чану, что его сын возвращаться не желает. «Нет конца отвратительному обману русского врага, — записал Чан в дневнике, хотя и сказал, что может «спокойно справляться с проблемой». — Я чувствую, что действительно продвинулся вперед, поскольку могу даже не обращать внимания на семейное горе». Чан понимал, что его сын будет в безопасности, если он еще больше сделает для красных.
Глава 13
Великий Поход II: рядом с властью (серый кардинал)
(1934–1935 гг.; возраст 40–41 год)
К середине декабря Чан завел
Затем Чан погнал Красную армию на север к своей следующей цели, Сычуани, оставив лишь один проход и заблокировав все другие дороги. Здесь Чан планировал повторить захват Гуйчжоу и затем погнать красных еще дальше на север, в Шэньси. Но действительность начала отклоняться от заранее составленного сценария, поскольку Мао повел себя непредсказуемо: он преисполнился решимости не идти в Сычуань. Его мотив не имел никакого отношения к Чану и объяснялся борьбой за власть внутри собственной партии.
Мао стал принимать активные меры к захвату руководства в партии, как только участники похода вошли в Гуйчжоу. Для этого ему необходимо было внести раскол в ряды своих партийных врагов и обязательно подружиться с двумя главными членами руководства, с которыми прежде он был не в самых лучших отношениях: с Ван Цзясяном, прозванным Красным профессором, и Ло Фу, отобравшим у него пост премьер-министра. В прошлом Мао ожесточенно спорил с ними, но теперь, когда они оба затаили злобу против человека номер один в партии Бо Гу, стал грубо им льстить.
Они оба учились в Москве с Бо, который был моложе их, но опередил и стал боссом и даже иногда исключал их из процесса принятия решений. Бо «вывел меня из игры», через многие годы скажет Ло Фу, что и толкнуло его в объятия Мао. «Я чувствовал, что совершенно лишен власти, и это меня глубоко оскорбляло, — вспоминал Ло. — Помню, как однажды перед отъездом товарищ Цзэдун разговаривал со мной, и я откровенно рассказал ему о своих обидах. С тех пор я сблизился с товарищем Цзэдуном. Он предложил мне сплотиться с ним и товарищем Ван Цзясяном — так сложилось трио, возглавляемое товарищем Мао».
Это трио путешествовало вместе, обычно раскинувшись на носилках. Бамбуковые носилки, лошадь и носильщики для переноски личных вещей полагались нескольким лидерам. Большинство руководства несли почти весь Великий поход, включая и самые изнурительные участки пути. Мао даже распланировал свою транспортировку. Жена Ло Фу вспоминала, как он занимался приготовлениями вместе с Красным профессором и демонстрировал свою гениальность. «Он сказал: «Взгляните, мы разработали собственные носилки… нас понесут». Он и Цзясян выглядели очень самодовольными, показывая мне свои «произведения искусства»: их носилки имели очень длинные бамбуковые шесты, чтобы носильщикам легче было подниматься в горы, и брезентовые тенты… для защиты [пассажира] от солнца и дождя».