Неизвестный Пири
Шрифт:
Брайс сообщает, что позже Ли в самом деле был взят на важную государственную службу.
И все же не посулы Пири заставили Ли ответить согласием на сакраментальный вопрос. Откажись Ли, начальник во власти своей гордыни, возможно, обосновался бы в Энниверсари-лодж вдвоем с Хенсоном, и тогда зимовка стала бы для лейтенанта еще невыносимее, а со стороны «вторая часть» полярной кампании выглядела бы просто нелепой. По сути, Ли спасал Пири, и делал это, вероятно, не только из чувства долга, не только из соображений личной выгоды, но и следуя своему душевному порыву.
Хью Ли
Уимс говорит о Ли как об образованном, непреклонном, энергичном человеке, всегда соблюдающем субординацию. Пири искал подходящих людей, но получалось неважно. Ли, возможно, был счастливым исключением. Широко известно высказывание Пири после похода на Северный полюс в 1909 году:
Мой отряд можно было считать идеалом, воплощенным в действительность, – он был верен и послушен моей воле, как пять пальцев моей руки.
Пири имел в виду группу, которая, по его словам, 6 апреля 1909 года достигла Северного полюса, – он сам, Хенсон и четверо инуитов. На куполе Гренландии Ли и Хенсон составляли такую же идеальную команду, полностью послушную воле Пири, и, само собой, управляемость группы очень желательна, необходима,
Последнюю возможность я намеренно ставлю на второе место, потому что без собак было бы безумством даже думать о попытке завоевания «большого льда», в то время как сокращение команды до двух человек не обязательно означало бы то же самое. Однажды поход к Индепенденс-фьорду уже был совершен двумя путешественниками, и нет оснований сомневаться, что и на этот раз успех может быть достигнут двумя людьми.
Беда обрушилась совсем иная: Пири не нашел склад с провизией и горючим (спиртом), оставленный весной на куполе. Видимо, мысль о том, что депо, обозначенное высоким шестом, может быть утеряно, даже не приходила ему в голову. Для осмотра склада были посланы Ли и Хенсон с одним инуитом, но они запасов не обнаружили. Обеспокоенный командир сам лично с Хенсоном и инуитом Максингвой [39] отправился на поиски.
39
Maksingwah.
Из книги Пири:
На следующее утро мы встали задолго до рассвета и после… чая с галетами [40] , подкрепившись замороженным мясом тюленя, вновь отправились в путь. Я знал, что для этого похода мы не можем посягнуть на мои ограниченные запасы… предназначенные для весеннего путешествия, поэтому наш рацион состоял, помимо чая и скромного количества галет, из мяса тюленя, замороженного до твердости камня. Не было видно никаких опознавательных знаков, но в 4 часа по измеренному шагами расстоянию я понял, что мы в окрестностях первого тайника, и пока я шел по снежному полю, мне показалось, что я обнаружил цель своих поисков, так как отчетливо и ясно на фоне западного небосклона, сейчас желтого от заходящего солнца, стоял шест, выступающий из снега примерно на фут и находящийся от нас на расстоянии нескольких сотен ярдов. Когда я направился к нему, то несколько сотен ярдов обернулись целой милей, а маленький шест превратился в 4 шеста, выступающих из снега на 9 футов и отмечающих тайник, который оставил Ли несколько дней назад.
Когда я вернулся к моим саням, холодная синяя тень ночи, спустившись с северо-востока и победив свет, вступила в полное владение всем ледяным полем, так что я распорядился привязать собак и поставить палатку… Был приготовлен чай… и вскоре [мы] уснули…
В 6 часов туман и тучи закрыли все. Ветер сменил направление… и та безжизненная серая мгла из мельчайших крошечных снежных частиц, с которой я был так хорошо знаком, окутала весь мир. Я развернул палатку тыльной стороной к ветру, рядом поставил сани, привязал собак у входа в палатку, а все вещи занес внутрь, – приготовления, которым меня научил не один неприятный случай. Закончив с этим, я вернулся в палатку, и Мэтт последовал за мной.
Погруженный в свои мысли, я какое-то время не обращал внимания на то, что Максингва не вошел в палатку вместе с нами и что я не слышу никаких его звуков снаружи. Тотчас мне в голову пришло подозрение, что он удрал, перепугавшись октябрьского шторма на устрашающем сермиксоаке [41] (ледниковом куполе). Выглянув наружу и не увидев его, я надел снегоступы и, следуя по колее от наших саней, нашел поверх нее следы, указывающие, что он направился обратно. Я не пошел за ним. Если нам предстояла затяжная буря, то он не мог бы принести нам ни малейшей пользы, в то время как его отсутствие существенно сэкономило бы наши запасы и позволило выдержать более продолжительную осаду. Бедолага, на путь до базы, как я узнал позднее, у него ушло 4 дня, и к концу этого срока он настолько ослаб от холода и голода, что едва передвигал ноги.
Ветер усилился до непрерывно свистящего урагана, воздух наполнился горизонтально летящим снегом, и наши арктические барометры – собаки – все как одна свернулись клубочком спиной к ветру, схоронив носы и лапы в свои пушистые хвосты… В конце следующего дня ветер несколько ослаб, что позволило выйти наружу, накормить и распутать собак и надеть намордники на некоторых подозрительных представителей стаи, от которых можно было ожидать, что во власти той дьявольской штуки в виде буйства и жажды разрушения, которая во время бури на «большом льду» охватывает эскимосских собак, они сгрызут свою упряжь и привязь. Затем безумство началось снова и продолжалось шесть тоскливых, мучительных дней и ночей, которые были самыми ненавистными из всех, которые я когда-либо проводил на ледниковом покрове.
Моя маленькая палатка, установленная на высоте в 5000 футов над уровнем моря, находилась на совершенно цельной и голой поверхности «большого льда». Неистовый ветер продувал снег сквозь стенки палатки постоянным душем мельчайшей белой пыли, которая оседала на нас и на всем, что было внутри. Тучи и метель практически полностью поглотили тот малый дневной свет, который оставался в это время года, и держали нас в нескончаемом мраке. Примерно дважды в сутки мы разжигали маленькую керосиновую плитку и готовили по чашке чая, съедали по галете и немного тюленьего мяса, после чего гасили плиту… и, отворачивая лица от снежной пыли, снова пытались заснуть.
Однако по истечении первых трех дней я уже не мог спать, а просто лежал и прислушивался к проклятому шуршанию снега на палатке, зная, что этот демонический белый поток уничтожал последнюю надежду найти мой тайник, уничтожал всю работу предыдущего года, на которую я так рассчитывал… Мои планы на будущее рушились. Меня уже ничто не интересовало. Мною овладели мысли о жене и голубоглазой дочери, о моей матери; перед глазами вставали картинки из моего детства; счастливые сцены и воспоминания всего, что было до этих чертовых арктических исследований, захватили меня, поднялись и выстроились против того драгоценного времени моей жизни, которое было растрачено напрасно, всех жертв, принесенных мною или ради меня и ни к чему не приведших. Все это продолжалось до тех пор, пока мне не стало казаться, что с этими мыслями и с непрекращающимся воем пурги я теряю рассудок…
Единственным результатом девяти потерянных дней и всех усилий была моя абсолютная уверенность в том, что все мои основные припасы для санного путешествия следующей весной, весом почти в полторы тонны, включая каждую унцию моего спирта и пеммикана, были безвозвратно и навсегда похоронены в ненасытной утробе «большого льда» и что вся работа последнего года была полностью уничтожена. Я был просто ошеломлен моей потерей; я чувствовал себя так, как человек,
40
Biscuit – печенье, галеты (англ.).
41
Sermiksoak.
Нельзя не посочувствовать лейтенанту Пири, но уверен, что его припасы пропали не во время жуткой пурги, а летом, когда под лучами солнца ледяной покров Гренландии самым причудливым образом меняет рельеф, затем сглаживаемый осенними метелями. Так или иначе, оставшись без качественного горючего и съестных припасов, наш герой размышлял: идти или не идти. Мы знаем, какое решение он примет. Одни его выбор назовут стойкостью, другие – неоправданным риском, третьи – глупостью. Сам себе Пири доказывал свою правоту «от противного» – если он останется в Энниверсари-лодж, то его экспедицию назовут провалом, что неприемлемо. Значит – идти. Не ради науки, не ради открытий, не ради того, чтобы расширить свою полярную практику, а ради только лишь одного – все обязаны знать, какой он непреклонный и твердый.
Для людей вместо пеммикана Пири взял замороженную оленину, для собак – вместо вяленого мяса оленя – мороженое мясо моржа. Спирт был заменен керосином, более тяжелым и менее эффективным. Общий вес возрос – просто немыслимо! – в четыре раза. Пири написал Джо письмо, которое походит на завещание:
Моя дорогая!
Накануне нашего выхода на «большой лед» я пишу тебе то, что позже вручу сам. Не знаю почему, но я не могу собраться с мыслями и написать то, что хочу. Эта зима была для меня кошмаром… Моя жена, моя дорогая! Я целую место, на котором покоилась твоя голова, целую носочки моей голубоглазой дочери, а возле сердца я ношу последнее письмо от тебя и твой маленький флажок. Они будут со мной до самого конца, независимо от того, каким он может быть.
Я начинаю путь с провизией и снаряжением, которые состоят практически из ничего. Как ты увидишь из моего журнала, который находится в большем из жестяных сундуков под полом нашей комнаты, чудовищный снегопад прошлого лета похоронил на ледниковом покрове все мои запасы: галеты, молоко, гороховый суп, клюквенный джем, пеммикан и – хуже всего – спирт. В качестве топлива я вынужден использовать керосин… такого низкого качества, что при температуре чуть ниже нуля он становится похожим на сгущенное молоко. По этой причине я соорудил плитку, на которой можно поддерживать малый огонь, который будет гореть постоянно на протяжении всего пути к северу. Из мясного у меня есть оленина – частично приготовленная и частично сырая, а для собак – моржовое мясо. На себе мы сможем унести только рационы, которых нам хватит на дорогу к Индепенденс-фьорду и обратно, а также чай, молоко и галеты, рассчитанные на трехмесячный поход…
Свои сани, сделанные по гренландскому образцу, я назвал «Джозефина» – по имени женщины, которую люблю; маленькие прицепные сани в честь своей дочери я назвал «Чопси» [42] . Поход я начинаю с 35 собственными собаками и с 30 собаками, взятыми напрокат. Со мной идут четверо местных жителей… обещавшие сопровождать нас в течение 10 дней, за которые мы должны пройти путь больший, чем прошлой весной… Мне было очень непросто добыть собак, и я смог добиться этого только благодаря преданности норвежского участника экспедиции [Аструпа], который ранее сказал местным жителям, что вернется сюда через год или два, и если они подержат для него этих собак, то за каждые две собаки они получат по ружью. Я сам должен по ружью членам судовой команды Ингерападу и Акпалисуалио [43] … С другими я просто договорился… Из трех бивней нарвалов… – один для Эмиля [44] , чью доброту я никогда не забуду, один для Бриджмена [45] , который более чем заботлив, и… еще один – для тебя.
42
Chopsie.
43
Ingerapadoo, Akpalisuahlio.
44
Эмиль Дибич – брат Джозефины.
45
Герберт Бриджмен – редактор бруклинской газеты, в будущем секретарь Арктического клуба Пири.
Миссис Пири. Подпись из книги Р. Пири
Бумаги и записи в большом сундуке и в двух… небольших ящиках. Ящики с амуницией спрятаны под полом в нашей комнате, а поверх них я уложил оставшуюся провизию. Из-за того, что эскимосы здесь постоянно, у меня не было возможности положить все это в каком-либо ином месте. После тщательного обдумывания я пришел к выводу, что лучше всего от воровства и пожара вещи можно сохранить именно здесь. Два ружья также под полом. Три за книгами, а твое ружье – в одном из шкафов. Одно ружье и один карабин взял у меня взаймы Нукта [46] , который останется здесь до прихода корабля. Я пообещал ему дом Стоукса. Три других человека, которые нас сопровождают, проведут лето в Канрахе, и я пообещал им ту часть дома к востоку от перегородки, которая раньше была между прежними столовой, кухней и мужским туалетом. Если я не вернусь, то остальная часть дома должна быть перевезена на корабле. Если ее выставить, это обеспечит тебе финансовую независимость. Все ключи я положил за книгами на верхней полке.
До свидания, моя дорогая! Берт
46
Nuktah. В книге Пири Northward over the ‘Great Ice’ имя дано по-другому: Nooktah.
1 апреля 1895 года Пири, Ли, Хенсон и пять инуитов начали путешествие. Сани были сильно перегружены.
Снова устали. Подпись из книги Р. Пири
Через 128 миль от того места, где Пири в прошлом году остановил движение, инуиты повернули назад. Лейтенант зафиксировал свой новый рекорд:
На протяжении шести ночевок и шести длительных и скоростных переходов они [инуиты] беспрекословно следовали за мной в самое сердце сермиксоака, где никто из их племени никогда не бывал и не отваживался даже подойти. Никогда раньше, даже во время самого долгого преследования белого медведя по замерзшей поверхности… они не упускали из поля зрения скал и гор своего дикого побережья (выделено мной. – Д. Ш.).
Ли заболел и три дня лежал в санях. Снова свирепствовала буря, и снова собаки умирали. Сани Ли пришли в полную негодность, а сам он, ко всему прочему, отморозил палец и, чтобы унять боль, принимал морфий. Продукты, взятые на дорогу «туда», к 5 мая закончились. На следующий день Пири увидел землю. Ли остался в палатке, а Пири и Хенсон долго искали овцебыков – от результатов охоты теперь в самом буквальном смысле слова зависела жизнь трех людей. К счастью, овцебыки нашлись. Почти отчаявшиеся путешественники и полуживые собаки, наевшись свежего мяса, восстановили силы.