Неизвестный Пири
Шрифт:
Приличный доход приносил торговцам обмен с аборигенами не только Северной Гренландии, но и Арктической Канады, Аляски, Русского Заполярья. Этот не совсем честный бизнес вряд ли стоит называть мошенничеством. Но Харпер возмущается не самим фактом торговли, а ее скрытыми путями. К тому же взаимовыгодный обмен с местным населением – дело все-таки не полярных исследователей. Трудно представить себе, что норвежцы Нансен или Амундсен, швед Норденшёльд, итальянец герцог Абруццкий, русские – адмирал Фердинанд Врангель или барон Эдуард Толль – занялись бы подобным обогащением.
Наверное, правильнее в этой главе сказать о другом – о неприкрытом, неприличном лицемерии
Когда я работаю над этой рукописью, у меня перед глазами предстают мои эскимосы… Из памяти всплывает много знакомых лиц.
Пири перечисляет человек пятнадцать, и среди них:
Нукта – мой верный охотник и погонщик собак… Кессу, он же Насмешник, – охотник на моржей…
Это их счастье, что они, не имея никакой собственности, не возбуждают жадность европейца; там, где они обитают, никто, кроме них, не сможет обеспечить себя средствами к существованию; и их, вероятно, оставят в покое в том краю, который был назначен им Творцом, не смущая понятиями белых о Боге, праве и нравственности, и не заразят пороками и болезнями…
Монолог звучит кощунственно, ибо по милости Пири Нукта вместе с женой и дочерью давно умерли в застенках музея, и Кессу, оставив Миника сиротой, тоже покинул бренный мир.
Для Пири инуиты – расходный материал. Вот его низкие откровения:
Меня часто спрашивали – какую пользу эскимосы приносят миру? Они слишком далеко, чтобы представлять какую-то ценность для коммерческих предприятий, более того, у них отсутствуют амбиции. У них нет литературы, нет, строго говоря, никакого искусства. Они ценят жизнь так же, как лиса или медведь, – исключительно на основании инстинкта. Но давайте не будем забывать, что эти люди, надежные и выносливые, еще докажут свою ценность для человечества. С их помощью мир откроет полюс.
Миник
В то время, когда другие инуиты умерли, Миник был тяжело болен, но благодаря заботе Уоллесов поправился.
Он посещал школу, любил спорт, особенно футбол; Уоллес купил ему велосипед, мальчик катался на коньках, верхом на пони. Он занял третье место на соревнованиях по плаванию, обожал ловить змей. Миник очень привязался к «тете Ретте» – так он называл свою приемную мать.
В 1898 году Миника привели на похороны отца, устроенные приемными родителями и сотрудниками музея. Но, как выяснилось через несколько лет, обряд был постановочным, фальшивым.
Уоллес в 1909 году рассказал, что произошло: «Этим вечером по приказу некоторые из нас собрались в саду музея… принесли старую колоду, имеющую длину человеческого тела. Ее обернули одеждой, с одной стороны прикрепили маску, и все было готово.
Для фиктивных похорон были выбраны сумерки, поскольку существовало некоторое опасение привлечь слишком много внимания, что могло бы навлечь гибельное расследование. Да и мальчику было гораздо труднее раскрыть хитрость. Участники похоронной процессии знали, что действовать нужно быстро и тихо, так что, когда начали вспыхивать фонари, Мене [72]
72
Mene – вариант имени Миник.
Миник вскоре после прибытия в Нью-Йорк
В то время как Мене стоял, рыдая, люди из музея слонялись вокруг, наблюдая за происходящим. Все сработало правильно. Мальчик ничего не заподозрил…»
Скелеты четырех инуитов стали выставочными экспонатами музея, спорить с этим было бесполезно, что касается имитации похорон, это была, как считал Уоллес, «святая ложь» – во имя спокойствия души Миника.
В 1901 году Уоллеса уличили в преступлениях. То ли он брал взятки со строителей-подрядчиков, чтобы разрешить им работать для музея, то ли присылал строителей на свою ферму, а оплату проводил по счетам музея. Реакция последовала жестокая – Уоллеса уволили, он лишился хорошо налаженного бизнеса, потерял ферму, а затем и престижный дом в Нью-Йорке. Джесуп хотел забрать Миника из семьи Уоллесов и отправить в частную школу…
Книга Харпера: «Разоблачение финансовых дел Уильяма Уоллеса стало страшным шоком для Ретты Уоллес, которая понятия не имела, что ее муж вовлечен в такие аферы, но она поддержала его, и семья не распалась. Что касается Миника, то она считала его частью семьи и не хотела ничего слышать о том, чтобы мальчика забрали. Моррис Джесуп отказался от малейших выплат на содержание мальчика… Уоллес затребовал компенсацию за свое предыдущее попечительство над Миником… но не получил ничего…
…Уоллес настаивал: “Вы предложили мне заботиться о мальчике, так как миссис Джесуп хотела увидеть результаты эксперимента – что цивилизация могла бы сделать для такого ребенка”».
Босс не хотел слышать об этом. Как и Пири, он снял с себя всякую ответственность. К сожалению, «тетя Ретта» в 1904 году тяжело заболела.
«…Он [Миник] отказался ходить в школу и редко покидал свое место у кровати больной. Уильям Уоллес заметил, что этот “бедный мальчуган… обреченный на жизнь, полную слёз”, обращался с Реттой Уоллес так же, как Кисук [73] обращался с ним самим во время его болезни…
Когда конец стал близок, она “подозвала свою семью и прошептала свои последние слова каждому из них. Затем она повернула голову к Минику и, слабо улыбаясь, сказала: ‘Последний поцелуй тети Ретты – для ее маленького Миника’”».
73
Qisuk – вариант имени Кессу.
Впереди было новое потрясение – в 1906 году мальчик узнал, что скелет отца экспонируется в музее. По словам Уоллеса: «Однажды снежным днем, после полудня, он [Миник] вернулся из школы вместе с моим сыном Вилли и вдруг начал плакать: “Мой папа не в могиле, – сказал он, – его кости находятся в музее”.
Мы расспросили его и выяснили, как он узнал правду. Но после этого он уже никогда не был прежним мальчиком. Он стал болезненно впечатлительным и беспокойным. Часто мы видели его плачущим, и иногда он не разговаривал по несколько дней.