Неизвестный Рузвельт. Нужен новый курс!

Яковлев Николай Николаевич

Государственный секретарь – К. Хэлл. Изысканные манеры, приятный голос, постоянно опущенные глаза и внешняя мягкость старика скрывали за собой закаленного политического бойца. Хэлл был сторонником снижения тарифов и специалистом в области внешней торговли. Он мог послужить прекрасным связующим звеном с консервативными сенаторами. Хэлл провел многие годы в Капитолии, представляя в сенате штат Теннесси. Министр финансов – У. Вудин, глава крупной промышленной компании. Он долгие годы крупно финансировал демократическую партию, теперь расходы окупились сторицей. Вудин отлично подходил под категорию тех, кого ФДР бичевал как «ростовщиков» и «менял». И, конечно, он никогда не был

радикалом. Д. Ропер, личный друг Рузвельта, получил портфель министра торговли. Эксцентричный Г. Уоллес, сын министра сельского хозяйства в республиканской администрации, сел в кресло отца. Несмотря на протесты руководства АФТ, Рузвельт впервые в американской истории назначил женщину в состав кабинета – Ф. Перкинс стала министром труда. ФДР просил Г. Икеса стать министром внутренних дел. Престарелый либерал из Чикаго удивился, Рузвельт заверил его: мы «говорим на одном языке вот уже двадцать лет». Дж Фарли стал министром почт.

Члены «мозгового треста» получили правительственные назначения: Р. Моли – заместителем государственного секретаря, Р. Тагвелл – заместителем министра сельского хозяйства, А. Берли сначала работал в финансовой корпорации реконструкции, а позднее стал заместителем государственного секретаря. Розенман, да и другие члены «мозгового треста» считали, что назначение их на административные посты – ошибка. Успех «мозгового треста» и был достигнут тем, что профессора работали вместе, свободные в мире идей и не связанные определенными должностями. Рузвельт превратил их в чиновников, не говоря уже о том, что непосредственные начальники Моли, Тагвелла и Берли с плохо скрытым раздражением смотрели на то, что их подчиненные имели свободный доступ к президенту.

Понятие «мозговой трест» объединяло всех, кто в то или иное время был близок к президенту: Г. Гопкинс, Д. Ачесон, Т. Коркоран, У. Вудин, Дж Кеннеди, Ф. Франкфуртер и др. Л. Хоу был назначен секретарем президента, его помощниками – С. Эрли и М. Макинтайр.

II

Президент – личность историческая и ведет личный дневник, решил ФДР. Первые два дня президентства он заполнял дневник. На третий день бросил навсегда. Поэтому то, что делал Рузвельт 4–5 марта, известно из первоисточника.

Утром 5 марта Франклин проснулся раньше обычного в еще незнакомой спальне в Белом доме. В постели он позавтракал, оделся, и камердинер отвез его в кабинет. Он остался один. Гувер выехал накануне, пустой кабинет, голые стены – картины вешались по вкусу президента. На блестевшем лаком столе чисто: ни клочка бумаги, ни карандаша. Он выдвинул ящики – один, другой – пусты. Поискал кнопку звонка, не нашел. Гувер распорядился снять и забрать все, даже телефоны. Несколько минут он сидел в оцепенении, в душу невольно закрадывался страх. Калека на вершине власти громадного государства.

Он часто много лет спустя с содроганием вспоминал (на ум пришла аналогия): пораженный полиомиелитом президент во главе парализованной нации. На мгновение встало видение: президент не может двинуть ни рукой, ни ногой, страна без руководства из центра распадается. Возникают необычные движения, другие люди берут власть. Дурной сон.

Рузвельт откинулся на спинку кресла и отчаянно закричал. Звук собственного голоса и появление секретарей – Мисси Лихэнд и М. Макинтайра – вернули в реальный мир. Начинались трудовые будни.

Все банки закрыты. Нигде, даже в Вашингтоне, невозможно получить по чеку. Катастрофа. Политический художник Рузвельт изобразил меры, принятые до него директорами банков, как увертюру «нового курса». Президент издал прокламацию о закрытии банков до 9 марта.

На этот день была созвана чрезвычайная сессия конгресса. По стране разнеслась волнующая весть – президент повелел закрыть банки.

9 марта конгрессмены и сенаторы, готовые вотировать любой закон, собрались в Капитолии. Сенаторы Лафоллет и Костиган посетили накануне вечером президента, пытаясь внушить ему, что необходимо национализировать банковскую систему. «Не надо, – ответил ФДР, – банкиры заявили о своей готовности сотрудничать». Конгрессу был предложен «чрезвычайный закон О банках»: федеральная резервная система предоставляла займы банкам, министр финансов мог предотвращать массовое изъятие вкладов, банки будут открыты только тогда, когда их состояние будет признано «здоровым». Экспорт золота запрещался.

Обсуждение в палате представителей не продолжалось и сорока минут. Крики: «Голосовать! Голосовать!» Единогласно; через несколько часов сенат 73 голосами против 7 одобрил его. Оппозиции не существовало, лидер республиканцев в сенате Бирнс заявил: «Дом горит, президент Соединенных Штатов говорит, что так мы потушим огонь». В Капитолии не цеплялись даже за положение закона – конгресс одобряет все будущие меры президента в этой области.

Вечером 9 марта Рузвельт подписал закон. «Ростовщики» и «менялы» вздохнули с облегчением – грозу пронесло. Рузвельт, несмотря на досадные, с их точки зрения, левые речи, на деле оказался здравомыслящим человеком: укрепил банки государственными субсидиями. Министерство финансов стало их родным домом. Отделались испугом, хотя и значительным.

По закону лица, прячущие деньги в кубышку, наказывались тюрьмой; а как быть с теми, кто успел изъять свои вклады? Было объявлено, что имена тех, кто взял золото в банках после 1 февраля, пропечатают в газетах. Подействовало! Они понесли деньги обратно. Кредит покоится на доверии. Решительный закон успокоил страну. Через несколько дней банки стали открываться. Вкладчики больше не штурмовали обитые бронзовыми листами двери. Свыше 2 тыс. банков не получили разрешения продолжить свою деятельность – они не были признаны «здоровыми». Обанкротившихся никто не жалел, если не считать вкладчиков, потерявших сбережения. В мире капитала выживает сильный и чрезвычайно изворотливый. Затем последовало распоряжение президента, отменявшее свободное хождение золотой валюты. Под страхом тюремного заключения на 10 лет и штрафа в 100 тыс. долл. было предложено обменять золото на бумажные банкноты.

Чрезвычайное мартовское законодательство расширил и закрепил закон Гласса – Стигала о банках, вступивший в силу 16 июня 1933 г. Инвестиционные и коммерческие банки разъединялись, что положило конец наглым спекуляциям типа практиковавшихся в 20-х годах – банкиры пускали в рискованные предприятия доверенные им деньги. Была создана федеральная корпорация, страховавшая вклады в банках до 5 тыс. долл. Предполагалось, что это даст возможность навсегда избегнуть острой паники, подобной возникшей в конце февраля 1933 года.

Рузвельт собирался распустить конгресс сразу же после принятия закона о банках. Первый успех окрылил его, и он начал бомбардировать конгресс законопроектами. 10 марта президент рекомендовал резкое снижение заработной платы федеральным служащим, членам конгресса и пенсий ветеранам. «Священная корова конгрессменов-политиканов – управление ветеранов – получила тяжелый удар»1. Всего предполагалось экономить 750 млн. долл. ежегодно, из них 300 млн. долл. на ветеранах. Билль почти вызвал бунт и прошел в палате представителей 206 голосами против 138, а также встретил резкое сопротивление в сенате. Однако 20 марта закон все же был принят.