Неизвестный Юлиан Семёнов. Разоблачение

Семенов Юлиан Семенович

—А Даллес? Он знал, кто эти люди? Он знал, что они от Гиммлера?

— Нет. Я думаю, нет. Пожалуй, что нет...

Я не стал спорить с мистером Блюмом. Документы говорят об обратном. Для меня было важно другое: Даллес начал переговоры, не поставив об этом в известность Белый дом.

Мы помним то время, когда мы были союзниками с американцами против общего врага — против фашистов в Германии. Мне очень не хотелось обманываться в той искренности, которой были отмечены отношения между нашими народами в дни войны, пока старший Даллес не провозгласил свою антикоммунистическую доктрину, а младший Даллес не начал плести цепь заговоров против нас и наших союзников. Но история вроде песни, из которой песни не выкинешь.

Вечером я улетал в Сингапур.

Самолет был полупустым. Рядом со мной расположились трое рослых американцев: один сзади, другой впереди, а третий напротив. Я был посредине, в поле зрения каждого, сиди я на месте, пойди вперед, за газетами, или назад, в хвост. В тех аэропортах, где садился наш самолет, мои спутники испытывали странную совпадаемость в желаниях. Стоило мне зайти в туалет, как рядом со мной оказывался один из трех парней. Решил я зайти в бар — рядом за стойкой немедленно оказывался второй. Это было все очень занятно, как в плохом детективном романе.

«Литературная газета»

Париж. 1970 год

Душная жара в Мадриде спадала лишь часам к десяти вечера, когда гуляки начинали занимать столики в открытых кафе на красно-сине-желтой авениде Хосе Антонио. Именно в это же время в Университетском городке и в рабочей Карабанчели — там, где с на­ступлением вечера все погружается во тьму и лишь горят маленькие подслеповатые фонарики, кажущиеся декорациями, взятыми напрокат из прошлого века, собирались люди — по двое или по трое. Они быстро перебрасывались несколькими словами и расходились в разные стороны, исчезая в чернильной темноте узеньких переулков. Рабочие и студенты, писатели и режиссеры, люди разных убеждений — коммунисты, католики, социалисты — все они готовились к проведению демонстрации с требованием амнистии политзаключенным.

Положение в те дни было напряженным: только что стало известно о том, что председатель военного трибунала в Бургосе полковник Гонсалес потребует смерти для шестерых и семьсот пятьдесят лет тюрьмы для остальных десятерых патриотов Испании.

В первый же день процесса защитник обвиняемого Иско де ла Хиелесиаса доказал всю шаткость и несостоятельность улик. Обвиняемый Хосе Абрискета сказал: «В течение восьми дней меня пытали так, что я мог подписать любое заявление».

Католический священник из Страны басков Хуан Мария Аррегуй выступил в Риме и рассказал на пресс-конференции о пытках, которым подвергались арестованные в Бургосе. Избивая обвиняемого Эдуардо Уриарте, полицейские сломали три дубинки и две палки. Шестерым патриотам Испании, людям, которые страстно любят свою родину, грозит смерть. Весь мир требует остановить руку тех, кто попирает свободу. Процесс над Анджелой Дэвис, кровавые издевательства в греческих застенках, судилище в Бургосе — все это звенья одной цепи в заговоре против гуманности и человеческого достоинства.

...Той ночью в Карабанчели я видел лица испанцев — суровые лица честных людей, которые думают о будущем своей родины и поэтому самоотверженно борются за свободу. Они знают, чем рискуют. Они сознательны и тверды в своих решениях. Они выходят сейчас на улицы Мадрида, Севильи, Бургоса и Барселоны. По всей Испании нарастает широкая волна протестов. Прекратили работу трудящиеся крупнейших предприятий, закрылись магазины, учебные заведения; участники демонстрации в Мадриде несли по улицам города плакаты: «Требуем амнистии!» «"Нет" военному трибуналу Бургоса!» И кто-то из них каждую ночь приносит на могилу Гримау красные гвоздики, — каждую ночь все эти годы.

Можно казнить человека — нельзя казнить правду.

«Комсомольская правда»

Перу, Лима. 1971 год

О КАВАЛЕРЕ ФРАНЦУЗСКОГО ПОЧЕТНОГО ЛЕГИОНА СЕСАРО УГАРТЕ

Пароход «Кампана Хачаль» медленно отвалил от пирса: океан был пенным, зеленым изнутри, и над ним гомонливо метались серые чайки.

Сесар Угарте стоял на пирсе и старался увидеть лица отца и матери, но они затерялись где-то в молчаливой толпе провожающих: в мире тогда шла война, и проводы были тихими

и скорбными, — в океане шныряли подводные лодки нацистов, которые торпедировали и гражданиские суда. Впрочем, отец Сесара отправил его на этом теплоходе не без умысла: нацисты за все время войны не напали ни на одно аргентинское судно. И на этот теплоход нацисты не напали. Правда, путешествие в США было странным: «Кампана Хачаль» несколько раз меняла курс. Когда метрах в ста от борта показался перископ подводной лодки, закричали женщины, побледнели лица мужчин. Но это были не нацисты: от подлодки отделилась шлюпка, и на борт поднялся молоденький офицер ВМС США.

— Вы арестованы, — сказал он капитану.

Под эскортом двух «Каталин» аргентинское судно было доставлено в американский порт...

— Словом, — говорит Сесар Угарте, — это была моя первая встреча с тайными агентами нацистов. Оказалось, что капитан «Кампана Хачаль» снабжал горючим немецкие подводные лодки. За рейс он успел передать горючее пяти подводным лодкам: трем — в Карибском море, одной — возле Панамы, а одной — у берегов Эквадора. А он был таким респектабельным, этот капитан, он так мило возился с детишками, которые играли на палубе. И был при этом гитлеровцем.

Второй раз Сесар Угарте встретился с нацистами летом 1944 года, когда он, добровольно вступив в американскую армию, вел свой танк на немецкие окопы в Нормандии. Ему было тогда двадцать лет.

—Но самая страшная встреча с гитлеризмом была, когда мы вор вались в лагерь смерти Дахау, — вспоминает Сесар. Он жадно затягивается, замолкает на мгновение, — высокий, сильный, молодой еще, но весь седой человек. — Наверно, именно тогда я забыл навсегда об осторожности. Я вел свой танк на орудия нацистов и давил их гусеницами. Но когда я повел танк на вторую батарею, меня ранило. Сильно ранило. Маме прислали письмо. «Ваш сын героически погиб на поле боя». А я только через три месяца смог написать ей, что жив и лежу в госпитале, в Штатах...

...Отлежав полгода в госпитале, лейтенант Угарте отправляется в Панаму преподавать в военной академии, созданной для обучения офицеров из стран Латинской Америки. Потом Сесар Угарте учился в университете в Нью-Йорке, на отделении криминалистики, был юристом, а после вернулся в Лиму и стал начальником департамента уголовной полиции.

Все эти годы, начиная с весны сорок пятого, он собирал досье на нацистов, сражался с ними в трудные дни мира, когда нет танка, и нельзя стрелять, и надо продираться сквозь крючкотворство юриспруденции, чтобы доказать истину, казалось бы очевидную: палач и есть палач.

Сейчас, выйдя в отставку, Сесар Угарте ведет дела своей фирмы и все свободное время отдает расследованию, помогая разоблачать тех нацистов, которые после войны окопались в Латинской Америке. Его богатство упаковано в двадцать ящиков. Это вырезки из всех газет мира, из множества журналов и книг, посвященных нацизму, его послевоенной фазе. Это рукописные материалы, фотокопии показаний нацистов и их жертв.

— Вот, смотри, это фотографии лета сорок пятого года. Подводная лодка «U-313». Ее построили на верфях Швеции незадолго до разгрома гитлеровцев. Эта лодка ушла от берегов Германии 9 мая 1945 года. А через сорок дней она пришла в Аргентину. В пункт Рио-Негро, возле Буэнос-Айреса. Там незадолго до краха гитлеровцы купили более десяти тысяч квадратных метров земли на побережье. На этой подводной лодке в Аргентину прибыли видные гитлеровцы. Они привезли более девятисот миллионов долларов. И встречал их там, на берегу, штаб «ОДЕССы», «Организации бывших членов СС» во главе с бригаденфюрером СС фон Алленом. Тайное рано или поздно становится явным. Стало известно, что бывшие нацисты не только спокойно живут и работают в Аргентине, но стали служить в армии. Депутат парламента Сантандер обратился в правительство с запросом: «Действительно ли бывший полковник Ганс Рудель, эсэсовец Скорцени и генерал Адольф Галланд занимают высокие посты в аргентинских вооруженных силах?» Скорцени поспешно скрылся из Аргентины, но остальные остались на своих местах.