Неизвестный Юлиан Семенов. Умру я ненадолго...
Шрифт:
Атлет внимательно смотрел на меня, вернее — даже не на меня, а на мою бороду, а потом сказал: «Так вы — Юлиан Семенов!» Так мы познакомились с Туренком, которого я и обожаю и высоко ценю.
Кстати о бороде. Мороки она мне доставляла в жизни много. Недавно вообще был очень забавный случай.
Мы с Катей возвращались из Тарусы. В вагон электрички вошел пьяный лейтенант. Он был красив гусарской усталой красотой, с голубыми, навыкате,
На реплику одного из сидевших рядом ночных пассажиров, что, мол, слава богу, вагон свободный, иначе бы не влезли, — лейтенант сказал хрипловатым голосом, блудливо улыбаясь:
— Свобода — это осознанная необходимость.
Я засмеялся. Он посмотрел на меня внимательно и сказал:
— У, гадюка, тоже под Юлиана Семенова работаешь!
Тут засмеялась Катя. Лейтенант оскорбился и спросил:
— Что — не слыхали про такого, что ли?
Катя ответила:
— Нет, не слыхали.
И лейтенант долго объяснял нам, что сделал Семенов в литературе и как он к нему относится. Постольку-поскольку он к Семенову относился положительно, то скажу без лишней скромности, не таясь, — мне было приятно его слушать. В конце он все-таки посоветовал мне бороду побрить...
Так вот о Туренке. Сначала он мне показался слишком уж заэле-гантченным, слишком уж спортивно развитым, эдаким современным модным молодым человеком.
Но после двух дней, правильнее сказать —вечеров (вечера мы проводили с восьми до часу в разговорах, а я разговаривать чем дальше, тем меньше умею, просто как-то лучше у меня ложится мысль, если ее пишешь рукой — обдумываешь предварительно) — после этих двух вечеров разговоров я обалдел от того, сколь умен и поразительно талантлив этот двадцатилетний парень.
Талант у него пастернаковский — очень русский, очень высокоинтеллигентный, очень прозорливый. В его таланте нет ничего от желания угодить, вопрошая «чего изволите-с?», но также в его таланте нет ни капли леваческого дешевенького российского якобинства.
В один из дней, когда Туренок ушел в горы — он уходил в горы на полдня и возвращался к обеду, с носом, похожим на перезрелый помидор, — в один из дней ко мне пришел Гиршл Полянкер — писатель из Киева — и сказал:
— Старик, пойдемте, я вас познакомлю с Самуилом Яковлевичем Маршаком.
Боже мой, какой же это чистый и чудесный человек — Маршак! Как же мы не умеем правильно понимать термин «интеллигент»! Как же залапали этот термин у нас!
Зацеловали
Самуил Яковлевич спросил: «А бывают ли здесь экскурсии, если бывают, то куда?» Я предложил ему съездить на моей машине по Грибоедовской дороге в Атузы, которые сейчас, конечно, называются не Атузами, а колхозом имени Второй пятилетки.
И вот поехали — Самуил Яковлевич, Гиршл Полянкер, Пузиков, главный редактор Гослитиздата и Лева Кондарев.
Самуил Яковлевич очень обрадовался, когда узнал, что я — востоковед. Я читал ему стихи Касем-хана и Рахман-баба. Стихи ему нравились. Потом мы заговорили об английских поэтах, о Волсворде, об его трудной речевой особенности. Маршак рассказал смешную историю о том, как несколько лет тому назад он с сыном приехал в Великобританию, в Лондон.
Их пригласили в гости к какому-то фермеру, который ужасно долго объяснял свой адрес, как добраться до его дома, но так до конца точно объяснить отчего-то не смог — скорее всего в силу своей явно не английской велеречивости. Но Маршак очень хотел к нему попасть, потому что жил он в глубинке, в лесу, один, а всегда очень интересно побывать у человека, который живет один, у такого и речь особая и манера поведения своя.
Так вот Маршак ужасно долго не мог найти тропиночку, которая вела к дому этого старого отшельника. А это путешествие он предпринял на второй день после своего приезда в Лондон, где он раньше никогда не был, а переводил Бернса, только опираясь на свой багаж английского языка, приобретенный им у нас, в России.
И вот навстречу ему попался какой-то англичанин, кажется почтальон. Маршак спросил его: «Уот из зе тайм?», что в переводе на русский язык, вместо того чтобы означать «Сколько времени?», означало — в силу того, что в английском языке самая крохотная мелочь меняет смысловое значение фразы — «Каково время?», правильнее сказать — «Что за время?», на что почтальон скептически ответил, не интересуясь, кто этот вопрос задает, откуда этот странный человек с лицом еврейского ангела, в круглых очках, с маленькими руками: «Зет из вери философикл квешен», что значит: «О, это слишком философский вопрос!»
— Так, — говорит мне Маршак, — я по-настоящему столкнулся с английским юмором и убедился в том, что это — прекрасно.
Я рассказал ему анекдот про то, как мужчина решил провести свой отпуск в Шотландии в пеших прогулках. И мужчина шел из одного селения в другое и в каждой деревне видел десяток детей просто на одно лицо, и в каждой деревне он спрашивал: «Чьи эти дети — такие похожие один на другого?». Ему отвечали: «Это дети почтальона».