Некоторые парни…

Блаунт Пэтти

– Пора?

– Нам определенно пора выезжать. Прямо сейчас, чтобы я не опоздал.

Сделав последний глоток кофе, папа встает и целует всех девчонок на прощание.

– Смой это дерьмо со своего лица. Твой брат прав.

Я бегу к двери; последнее, что слышу – вопль Клаудии: "Паааааааап!".

Уже сидя в машине тяжело выдыхаю.

– Итак, что, черт побери, это было? – Папа указывает большим пальцем на дом.

Приподнимаю плечи.

– Просто я думаю, ей не нужна вся эта краска, чтобы ее заметили, понимаешь?

– Согласен, но почему ты заметил? Ты никогда раньше не обращал внимания.

Дерьмо,

дерьмо, дерьмо. Он хорош. Сразу меня разоблачил.

– Йен, у тебя появились чувства к Грэйс. Причина в этом?

– Что? У меня? – Я отмахиваюсь, смеясь, затем, когда рука ударяется о закрытое окно, шиплю от боли. – Нет. Точно нет.

– Ох, неужели. Ты уверен? – Его приподнятые брови явно намекают, что он не повелся. У меня к ней никаких чувств. Ладно, Грэйс вызывающе сексапильна. И, да, она, вроде как, забавная. И умная, определенно – по крайней мере, когда открывает рот.

Ее рот. Боже, ее рот был так приятен на вкус. И ее запах. Я бы мог уткнуться лицом в ее волосы и дышать ароматом сирени до конца своей жизни. Только я не могу, потому что Зак меня опередил.

– Да. Нет! Просто… ах, черт, просто закрой эту тему. – Я распахиваю дверцу и шагаю к школе. Тяжелая металлическая дверь чуть ли не отскакивает от стены. Бегом поднимаюсь по лестнице и резко останавливаюсь.

Грэйс уже здесь, и ничего не происходит – ни искры, ни интереса – потому у меня нет к ней чувств. Ладно, ну и что, если ее ноги выглядят отлично в этих облегающих, подчеркивающих каждый изгиб брюках, исчезающих в высоченных сапогах. Довольно симпатично, если тебе по душе образ рок-звезды. И, да, этот проблеск оголенной кожи, нарушающий монотонность ее черной одежды, и кожаные нарукавники на шнуровке, покрывающие ее запястья – все это выглядит сексуально. И, может, этот браслет в виде когтей птицы, который окружает ее левый бицепс, делает Грэйс похожей на воительницу, а от вида гладких волос, сияющих в солнечном свете, у меня в руках зудит от желания к ним прикоснуться. Подумаешь, великое дело.

Лицо, свободное от обычно обильного макияжа, позволяет ее ясным глазам сиять. Только сегодня они не сияют…

Ох, твою мать.

Все, о чем я беспокоился; все, что сбивало меня с толку, каждая гребаная мысль, кружившая и гудевшая у меня в мозгу, не дающая мне спать по ночам – все останавливается, и я смотрю. Смотрю до тех пор, пока просто взгляда становится недостаточно.

– Господи, Грэйс, прости, – выпаливаю я. – Мне так жаль.

Я жду; жду от нее улыбки, жду от нее кивка, жду от нее хоть одного проклятого слова.

Она не говорит.

Вместо этого Грэйс быстро разворачивается кругом и пинает дверцу шкафчика.

Глава 21

Грэйс

Йен вылезает из Камри своего отца; он явно очень раздражен, и я непроизвольно отступаю на шаг от окна второго этажа, откуда наблюдала за ним. Однако затем вспоминаю – это Йен. Йен, который не стал выбрасывать вещи из шкафчика больной девушки. Йен, который защищал меня от моих друзей… и, в своем роде, от его друзей. Я думала, он лучше остальных парней.

Думала, он порядочный.

До вчерашнего дня, когда Йен разозлился из-за той фотографии.

Теперь меня не проведешь. Теперь я знаю – он просто мальчик, а мальчики – мерзавцы.

Дверь внизу шумно распахивается и закрывается; я убегаю, пока он меня не застукал, прижимая руку к своему бешено колотящемуся

сердцу. Он поэтому злится? Из-за меня у него проблемы с Джереми и Кайлом? Прикусываю губу, потом сбрасываю эту мысль со счетов. Если так – какая жалость, черт побери. Эти парни – подонки. А что, если у Йена проблемы с папой из-за меня? Вскидываю руки вверх и матерюсь. Почему каждая мелочь так чертовски сложна? Почему это вообще меня так сильно беспокоит? Он вел себя мило в течение нескольких дней, но вчера Йен был достаточно жесток, чтобы растерзать мои затянувшиеся раны и оставить меня истекать кровью. Мне просто следует уйти в монастырь или вроде того. Отречься от мужчин, дать обет целомудрия. От звуков его шагов, доносящихся с лестницы, моя кровь закипает, в животе все трепещет. И я понимаю, что не сдержу этот обет.

Он резко останавливается на последней ступеньке и просто смотрит на меня; дюжина эмоций отражается у него на лице. Йен сжимает руку в кулак, потому что она дрожит. Не представляю, откуда, но я знаю, что это его раздражает. Его губы шевелятся, но он не в состоянии произнести ни слова. Йен переминается с ноги на ногу под моим пристальным взглядом.

"Кто ты?", – хочется закричать. Я хочу схватить его за ворот футболки, встряхнуть его и…

– Господи, Грэйс, прости. Мне так жаль.

Что? Я смотрю на него еще секунду. О, боже мой, кто ты, черт возьми? Почему парней так и тянет раздражать, расстраивать, досаждать нам и… черт! Я больше не могу, поэтому ударяю ногой по дверце шкафчика.

– Грэйс, ты…

– Что ты задумал, Рассел? Что, черт побери, ты задумал? – кричу, уперев руки в бока. Он стоит как статуя; я расхаживаю туда-сюда вокруг него, продолжая тираду: – В один день ты эдакий милый парень, который… который спасает людей, а потом ты вдруг превращаешься в такого… такого жесткого гада с языком, пронзающим сердца. Я не понимаю. Это очередная порция мести? Ты и вся команда по лакроссу используете меня в качестве упражнения для сплочения коллектива? Что я вам сделала? Скажи мне! Что, черт возьми, я сделала любому из вас, кроме…

– Кроме чего?

Я сжимаю губы и украдкой смотрю на него из-под завесы волос. Он ошеломлен. Если бы я не знала, то сказала бы, что Йен в шоке. Боже, я испускаю беззвучный стон, сползаю на пол и отпускаю остатки своей ярости. Во всем этом нет никакого смысла. Может, мама права. Семестр или два в Европе, и я смогу начать с нуля. Быть кем и чем захочу.

Подошва скрипит по линолеуму; Йен опускается передо мной на колени. Медленно протягивает руку. Не знаю. Может, он думает, что я кусаюсь. Я должна остановить его. Но сейчас любопытство во мне преобладает над злостью. Его рука касается моей руки – мягкое, горячее касание кожи, а затем легкое пожатие, и это… ох, Господи… это совершенно выбивает меня из колеи. Я разражаюсь потоком слез, и теперь заключена в его объятия. Его губы целуют мой лоб.

Проклятье, мой лоб.

Это еще сексуальней, чем я представляла; как бы мне хотелось отключить центр растерянности в моем мозгу.

– Прости, – говорю, икая. – Я думала, что уже все выплакала. Не знаю, что со мной не так.

– Я знаю, – отвечает Йен через мгновение. – Ты дошла до края, – заканчивает он, пожимая плечами. – Думаю, может, я стал соломинкой, сломавшей спину твоему верблюду.

 Я начинаю смеяться – громко хихикаю со всхлипами.

– Звучит так… так…

– Извращенно? – заполняет Йен паузу, улыбаясь. Я закатываю глаза.