Некоторые парни…
Шрифт:
– Говорит им что? "Вот она я, мальчики, налетайте!"?
– О, я бы не так выразился.
– Как бы ты выразился? – Я откидываю одеяло, встаю, скрещиваю руки на груди. – Ты думаешь, это моя вина. Ты всерьез думаешь, что во всем виновата я, разве не так?
– Проклятье, Грэйс, ты облегчила дело! Ты была ночью в лесу, пьяная, и вырядилась как… как…
– Как шлюха.
Папины губы плотно сжимаются.
О, Боже. Я смотрю на него. Я унаследовала его глаза, его ДНК, его кровь, и он стыдится меня. Прежде чем успеваю что-нибудь сказать, входная дверь распахивается,
– Папочка!
– Привет, пап!
Коди и Кит прыгают на своего папу…
Их папу.
Прижимаю ладонь к груди, потому что боль вернулась, на сей раз с компанией.
– Привет, Грэйс! – Мальчики набрасываются на меня следом. Я улыбаюсь через силу.
Входит Кристи, неся в руках несколько пакетов с продуктами, переводит взгляд с меня на отца. Температура в комнате падает на десять градусов.
– Ох. Я не знала, что ты заглянешь к нам в гости сегодня, Грэйс.
Загляну в гости? О, ясно. Мне нужно приглашение, чтобы прийти домой к моему отцу.
– Кирк, почему ты не сказал мне, что Грэйс придет. Я купила продукты с расчетом только на нас. – Кристи строит фальшивую гримасу, будто говорящую: "Ох, незадача", которая на самом деле маскирует злорадное ликование: "Как жаль, какая печаль", и мне хочется придушить ее этими долбанными фальшивыми жемчугами.
– Да, Кристи, я понимаю. Я не приглашена на ужин. – Можно подумать, мне кусок в горло полезет.
– Грэйс, ничего подобного. Просто…
– Грэйс, – перебивает ее папа. – Идем. Я отвезу тебя домой.
Домой. Конечно, ладно, какая разница.
В машине папа прочищает горло.
– Извини. Кристи любит все планировать и…
– Я понимаю, пап. – В моем имени нет буквыК, поэтому, полагаю, мне не место в Клубе. Словно меня это хоть Как-то волнует.
Мы с мамой живем не очень далеко от папы и Кристи. Я могла бы дойти пешком, только ему, наверно, нужно было почувствовать себя отцом, или вроде того. Мы останавливаемся на светофоре. Судя по часам на приборной панели, еще и двух нет.
– Почему ты дома в разгаре дня?
– Ох, у меня отпуск на этой неделе.
Я сглатываю кислоту, поднимающуюся к горлу из желудка, и просто киваю.
– Мило. Было бы куда милее, если бы я знала, что ты в отпуске. Может, мы могли бы заняться чем-нибудь вместе.
Он ерзает на сиденье.
– Мы с Кристи скоординировали наши графики так, чтобы провести эту неделю с мальчиками.
– Ах, с мальчиками.
Папа бросает на меня взгляд и вздыхает.
– Ладно тебе, Грэйс. Сделай мне поблажку. Тебе семнадцать лет. Мальчики еще маленькие и…
– И им не нужно проводить время с их сестрой-шлюхой.
– Проклятье, Грэйс. Так не честно. Я…
– Высади меня здесь. Я дальше сама дойду. – Сигнал сменяется на зеленый; он проезжает мимо школы.
– Грэйс…
– Слушай, я понимаю, пап, ладно? Ты хотел начать с чистого листа, – кричу я. – Извини, что "заглянула в гости",
Захлопнув ее за собой, слышу скрип покрышек, когда он делает резкий поворот на 180 градусов. Остаток пути преодолеваю пешком, мой гнев тлеет подобно пропитанной маслом тряпке вблизи от открытого пламени. Поверить не могу. Папа берет неделю отпуска и даже словом не обмолвится. "Эй, Грэйс, мы ведем мальчиков туда-то. Хочешь с нами?". Подумал ли он, что у меня, возможно, выдалась абсолютно отвратительная неделя, и мне бы не помешало нечто большее, чем пятиминутный разговор по телефону раз в неделю? Черт, нет. Я пинаю входную дверь, отчего та ударяется о стену прихожей. Шагаю на второй этаж, в свою комнату, бросаю сумку на кровать, моргаю, стараясь избавиться от режущего ощущения в глазах.
В доме тихо, если не считать единичных скрипов и стонов. Слишком тихо.
Поднимаю тяжелый пояс-цепь, который больше не ношу, потому что он… ну, тяжелый… крепко сжимаю его обеими руками. Проверяю мамину комнату, за всеми дверьми, даже ванну, но там никого нет.
Я одна.
Дом испускает очередной жуткий звук. Почему он делает это только тогда, когда я остаюсь одна? Почему он не стонет, не скрипит, не вздыхает, когда здесь полно людей, способных уверить меня, что серийный убийца-психопат не прячется в шка…
О, Боже. Я не осмотрела шкаф.
Медленно крадусь обратно в свою комнату, распахиваю дверцы шкафа; цепь у меня в руке задевает несколько вешалок, сбивая три пары брюк на пол.
– Господи, я схожу с ума.
Бросив тяжелую цепь возле стола, запускаю пальцы в волосы. Всегда найдется невыполненное домашнее задание, полагаю. Или можно посмотреть телевизор и попытаться заглушить зловещие звуки закадровым смехом. Обычно в это время я бы гуляла с Мирандой и Линдси – слонялась бы по школе, фотографировала или делала покупки в торговом центре.
Тянусь к своей сумке, достаю камеру, подсоединяю шнур к ноутбуку. Одна за другой фотографии, снятые сегодня, загружаются с карты памяти на жесткий диск. Индикатор выполнения отсчитывает количество: остается двенадцать… остается одиннадцать… десять. Звук начинает напоминать шаги – тяжелые бутсы опускаются на ступеньки, ведущие на второй этаж… в мою комнату. Двенадцать ступеней – по одной на каждую фотографию.
Дом стонет; я резко разворачиваюсь на стуле, сердце бешено колотится, но тут никого нет. Еще шесть снимков остается. Подхватив цепь, спускаюсь вниз. В кухне нагребаю в руки консервы из кладовой, устанавливаю их перед дверью, проверяю, все ли замки заперты. Наверно, нож будет лучше ремня, поэтому я вытягиваю один из подставки, держу перед собой, словно меч. К тому моменту, когда возвращаюсь к себе в комнату, все снимки загружены. Сглотнув неприятный привкус, появляющийся у меня во рту всякий раз, когда вижу Зака МакМэхона, листаю фотографии и нахожу одну – ту самую. Фотографию, которая вернет мне мою жизнь обратно.