Некоторые парни…
Шрифт:
– Брюзга?
– Ага, он самый. Есть кто-нибудь, кто любит рассказывать, насколько тяжело им жилось в нашем возрасте?
Темные глаза Йена округляются на секунду, поэтому я понимаю, что несу полный вздор, но он подыгрывает.
– Ты имеешь в виду что-то вроде того, как им приходилось ходить в школу пешком в разгар зимы?
Именно. Я радостно киваю.
– Через сугробы по колено.
– Босиком, – добавляет Йен; уголки его губ приподнимаются.
– В гору.
– Туда и обратно, – произносим мы одновременно и смеемся, хотя длится это недолго – ну, потому что мы сидим в лесу,
– Да, у меня дедушка такой, и, судя по всем признакам, папа станет таким же лет через пять.
Я качаю головой.
– У тебя просто замечательный папа.
Йен забирает бутылку.
– Ты встречалась с ним только раз. Поверь мне, его характер становится хуже.
– Нет, он правда замечательный. Он помог мне, когда один из домовладельцев позволил себе лишнего со мной.
Йен резко поворачивает голову.
– Эй, подожди-ка. Кто позволил себе лишнего? Когда это случилось?
– О, это было в тот день, когда Зак вытащил тебя пораньше из тренировочного лагеря шлюх. – Я шевелю пальцами перед ним, словно они наполнены силой всех этих потаскушечьих вшей. – Мы должны были пойти туда вместе, но ты бросил меня, чтобы потусоваться со своим бро. – Утаскиваю бутылку обратно, снова пью. – Мне бы хотелось, чтобы мой папа был похож на твоего. Он больше не заступается за меня.
– Еще как заступается. Я был рядом, когда он чуть не надрал задницу Джереми.
Я прыскаю со смеху.
– Это было легко. Но он не поддерживает меня, когда становится сложно. Кристи отменила мое приглашение на праздник в честь дня рождения моего брата. – Прижимаю ладонь ко рту. Я не собиралась это говорить. А теперь мне хочется вернуть свой осколок, но он исчез, как и все мои друзья.
– Не может быть. – Йен выхватывает бутылку из моих рук.
– Может. – Тянусь за ромом, но он держит его так, что мне не достать. – Кристи позвонила в воскресенье вечером, сказала, что организаторы из мини-зоопарка проворонили двойное бронирование, поэтому вечеринка отменяется, и попросила меня не приходить. Сегодня папа присылает мне сообщение, говорит, что хочет убедиться, не забыла ли я про вечеринку и не разочарую ли брата. Будто я на такое способна? – Я хочу еще рома, но Йен не отдает мне бутылку.
– Поэтому ты сидишь в лесу, пьешь и смотришь на осколки стекла?
Пожимаю плечами, и он меняет тему.
– Ладно, расскажи мне, какое отношение все это имеет к родственникам с тяжелой жизнью?
– Ох, точно. – Прикладываю палец к губам. – Это я.
– Ты? – Йен закатывает глаза. – Ага.
– Я сер...езно, – говорю и смеюсь, потому что от такого простого слова мой язык заплетается. Поднимаюсь на ноги. Ого, это не такая уж легкая задача в сапогах на высоких каблуках. Я недостаточно пьяна – даже близко. Достаю вторую бутылку, которую стащила из кухни, открываю ее, отпиваю, потом вспоминаю о манерах. Когда предлагаю Йену, он только пожимает плечами.
– Почему ты считаешь себя старой безумной брюзгой?
Смеюсь и, раскинув руки, проливаю немного… Что это? Виски.
– Такова моя жизнь. Каждый день она становится сложнее и сложнее. – Делаю еще глоток, громко отрыгиваю и быстро накрываю рот рукой. Моргая, примерно минуту смотрю
– Грэйс, мне жаль. Черт, мне так жаль.
– Ты все время это говоришь, но потом продолжаешь делать всякую хрень, требующую изв...изви...нений.
– Ладно, почему бы тебе не отдать мне эту бутылку? Ты заикаешься и едва стоишь на своих проклятых каблуках.
Уворачиваюсь, не давая ему дотянуться до бутылки.
– Я не пьяна. – Чтобы это доказать, делаю щедрый глоток виски.
– Ага, пьяна.
– Если бы я напилась, ты бы уже был на мне сверху.
Йен подскакивает на ноги, выхватывает бутылку из моей руки и разбивает ее о дерево.
– Заткнись. Просто заткнись к черновой матери, – кричит он на меня, только его голос дрожит.
Я удивленно моргаю. Ого. Йен порядком вышел из себя.
– Ой, что такое, Рассел? Не хочешь заразиться одним из моих венерических заболеваний?
– Грэйс, я серьезно. Заткнись.
Снова встаю.
– Когда я открыла глаза и увидела тебя, подумала, что я в безопасности. – Вытираю слезы с лица, потому что они жалкие. – Ты причинил мне больше боли, чем все остальные. – Нет, это я жалкая.
Он опускает глаза, сует руки в карманы.
– Да. Я прошу прощения за это. У меня были причины...
– Оправдания. Не причины. – Я пожимаю плечами, будто мне все равно, вот только мне не все равно. Мне далеко не безразлично, и, Боже, это больно.
Йен морщится так, словно я порезала его своим стеклянным другом. Куда он делся? Улетел туда, за этот... этот... Что это? Прищурившись, смотрю на куст, или дерево, или высокую траву – кто знает? – и едва не падаю лицом вперед.
– Грэйс. Грэйс? Эй, осторожней. Я тебя держу.
Я ощущаю такую легкость. Глянув вниз, замечаю, что Йен держит меня за руки, приподнимает. Смотрю ему в глаза, на его губы. Он крепче сжимает мои предплечья. Думаю, сейчас я ближе к нему, чем была прежде, достаточно близко, чтобы протянуть руку и провести пальцами по его скуле. Вдруг Йен прочищает горло.
– Грэйс, скажи мне кое-что. Если бы ты сделала то фото Зака, с его игровым лицом, каким бы образом оно все исправило? – Он указывает жестом на мою бутылку.
Ого, резкая смена темы разговора. У меня кружится голова. Мои плечи поникают. Ах, черт. Мне очень хочется вернуть свой осколок стекла.