Некоторые удивительные события из жизни Бориса Пузырькова
Шрифт:
И Борис играл правого крайка.
С месяц назад сосед, инвалид войны Павел Иванович Сысоев, сообщил Борису тайну знаменитого удара «сухой лист», при котором Мяч летит в сторону и вдруг, изменив направление, влетает в угол ворот мимо потрясённого горем вратаря.
С тех пор Борис много и терпеливо тренировался на дворе, в комнатах, в коридоре и на кухне коммунальной квартиры, пока наконец достиг заметных успехов.
Один раз я сам видел, как Мяч, летевший к кастрюле с борщом, в последний момент свернул и сбил с подоконника горшок с геранью Анны Феоктистовны Пузырьковой — Бориной бабушки. Другой раз… Словом, примеров
— Приветик! — сказал Борис, подбегая к спортивной площадке, где собрались игроки сборной и болельщики.
— Привет… — нестройно отозвались футболисты.
— Начнём! — сказал Павел Иванович Сысоев, который согласился судить этот ответственных матч, и продолжительно свистнул.
К сожалению, я не могу подробно рассказать о ходе состязания. Скажу только, что к последней минуте второго тайма наш двор проигрывал с досадным счётом 2:3.
И в эту самую последнюю минуту Борису удалось, обведя трёх защитников, с угла вратарской площадки навесить свой знаменитый удар.
— Молодец! — не удержавшись, воскликнул Сысоев.
Зрители, и я вместе со всеми, замерли.
Мяч стремительно полетел влево.
Вратарь метнулся за ним, но Мяч свернул, как пуля устремляясь в нижний правый угол ворот.
— Шту-ука! Гол! — закричали ликующие болельщики.
И тут произошло нечто удивительное.
На линии ворот Мяч замер, снова набрал скорость, но устремился не в сетку, а к краю футбольного поля, где бегала рыжая кошка с белыми лапками, по имени Милка.
Заметив Мяч, Милка испугалась и бросилась через ряды зрителей к дому.
Мяч ядром пронёсся вслед.
Кошка по водосточной трубе вскарабкалась на крышу. Мяч вслед за ней.
И Мяч и Милка исчезли из глаз.
Правда странно?!
Говорят, что такую же рыжую кошку, убегающую от Мяча, видели в Таллине на улице Пикк.
Может быть, это Милка и наш Мяч, а может быть — совсем другая кошка и другой Мяч.
Ведь и из Мурманска люди, вполне достойные доверия, писали, что видели Мяч и кошку.
И я сам в одном заграничном журнале натолкнулся на фотографию, изображающую песчаный берег острова Тринидад, где отлично видны кошка и Мяч, почти настигающий её.
Я бы отдал голову на отсечение, что это рыжая Милка, но, к сожалению, фотография чёрно-белая.
Некоторые сомневаются: как могли Милка и Мяч забраться так далеко? Ведь если считать по прямой, от нашего дома до Тринидада не то двенадцать тысяч семьсот, не то все двенадцать тысяч восемьсот километров. Не шутка!
И дорога нельзя сказать, чтобы лёгкая. До
А дальше надо переплыть Средиземное море!
И пересечь Африку — Ливийскую и другие безводные пустыни!
Да ещё три с половиной тысячи километров по Атлантическому океану!
Мяч не потонет, а как быть кошке?
Но ведь Милка и Мяч могли помириться на берегу Атлантического океана, в Аккре, например, переплыть океан вместе, а в Тринидаде снова поссориться?
Могло случиться и так.
Глава третья, рассказывающая, что происходило в нашей квартире, когда Борис Пузырьков вставал с левой ноги
Итак, наша сборная проиграла со счётом 2:3, а футбольный мяч Бориса исчез.
Но и этим не окончилась цепь загадочных происшествий, которые надолго запомнились жителям дома.
Однако, прежде чем продолжать рассказ, следует немного рассказать о Борисе и его семье.
Пузырьковы занимали две смежные комнаты. В одной, поменьше, обитали папа — инженер-конструктор, мама — физик и бабушка — персональная пенсионерка, а комнату побольше с балконом занимал Борис.
— Внучек Боренька, — говорила бабушка, когда знакомые удивлялись такому распределению жилплощади, — молодой, расцветающий организм. Ему надо создать благоприятные условия для роста.
Справа к комнате Бориса примыкала квартира композитора Доремиева, комнату за другой стеной занимали мы с сестрой, а внизу жил бывший футболист, инвалид Сысоев.
Теперь о Борисе.
Это был хороший, даже чудесный парень. Но, к сожалению, многие и не догадывались, какой это редкостный паренёк.
Дело в том, что у Бориса бывали настроения.
И настроения его зависели от многого.
Например, от того, какой ему приснился сон.
Или от того, с какой ноги он встал.
Если он вставал с левой ноги, то ему не хотелось идти в школу и умываться. И он кричал, не переставая: «Не хочу! Не хочу!»
А в то утро Борис начал кричать: «Не буду! Не хочу! Не надо!!! Не желаю!!!» — даже ещё до того, как раскрыл глаза.
И кричал таким пронзительным голосом, что композитор Доремиев вместо трёх щеглиных нот, двух соловьиных и трёх ласточкиных вписал в песню пять лягушиных нот да ещё две длинные костлявые ноты, которыми изображается скрип дверей.
Конечно, песня не получилась, её пришлось разорвать и выбросить. А жаль, очень уж хорошо удалось начало песни.
А инвалиду Сысоеву почудилось, что снова ревёт сирена воздушной тревоги.
Сысоев расстроился, у него разболелась голова, и ему пришлось принять пять больших таблеток против нервов. Но и пять таблеток не помогли.
А Борис между тем поднялся и начал швырять свои вещи.
Прежде всего он бросил на пол учебники. Да так, что из «Грамматики» выпали запятые, а у «Истории» получилось сотрясение мозга: она стала заикаться и путать даты — например, год разрушения Трои с годом основания Рима.