Некромагия
Шрифт:
— Что с вами произошло?
Дикси ткнул пальцем в толстяка. Юного гномороба трясло.
— Он нам помог. Я знал про этот лаз, нашел его. А он зарубил нескольких снаружи, там один жирный такой, лучше всех дрался, крутился как волчок, успел выпрыгнуть в окно. Мы — в подвал, оттуда через старый ход и сюда. А этот, он такой... Он так топором махал, я никогда раньше... А в лазе, знаете, кого там видели? Там сбоку короткий коридорчик такой и комната земляная. Мастерская, в ней старый Джига, раненый, и два его сына. И птица их деревянная. Мы им закричали: давайте с нами, улетаем!
— Погоди! Откуда вы в квартал пришли, что делали снаружи?
— Так ведь ее спасали... — Дикси кивнул в сторону лежанки, над которой склонился Гарбуш.
— Кто это? — спросил мастер. — Юный... — вдруг он понял, что не может больше так обращаться к этому карле. — Гарбуш, ты слышишь? Кто она?
— Моя невеста, — ответил гномороб. — Полетит с нами на малом ковчеге.
Он не спрашивал и не просил, а ставил мастера в известность — и Бьёрик не нашел, что возразить.
Появился Лейфа с лекарем, ворчливым старым Варриком. Тот, отодвинув Гарбуша, присел на край койки, положил рядом свою сумку и расстегнул платье на раненой.
Толстый человек вдруг сдвинулся с места. До того он стоял неподвижно, Бьёрик даже забыл про него и теперь вздрогнул, когда толстяк, шагнув к койке, толкнул лекаря в спину. Когда Варрик свирепо обернулся, человек глухо спросил:
— Маленькая сестричка будет жить?
— Будет! — задребезжал Варрик, вскакивая. — Будет! Если ты, толстая жопа, прекратишь отвлекать меня и уберешься отсюда!
Старик пнул толстяка кулаком в колено, плюнул ему под ноги, погрозил и вновь склонился над раненой.
Брови Бьёрика поползли вверх. Только теперь он понял, что это не карлица, вернее, карлица, но не в том смысле, в каком думал мастер; она — человек, человеческая женщина, просто крошечная.
Толстяк шагнул к проходу в стене, и Гарбуш вскинул голову.
— Вач, стой!
Тот замер в проломе.
— Ипи умрет, — сказал Гарбуш. — Мы все умрем, если ты не поможешь.
— Надо идти, — буркнул толстяк. — Спас сестричку. Теперь должен идти.
— Почему?
— Ждут, — неопределенно откликнулся Вач.
В мастерскую вошел Доктус Савар.
— Добрый мастер, я приказал разжечь печи и открыть трубы, — с порога обратился он к Бьёрику. — Емкости уже наполняются. Кому-то надо подняться на поверхность.
— Но как мы теперь... — начал Бьёрик.
Гарбуш перебил его:
— Через этот ход. Нельзя идти большим отрядом. Будет только хуже, нас заметят, — он повернулся к Вачу. — Ты пока не спас ее. Хочешь, чтобы маленькая сестричка осталась жива? Тогда помоги мне еще немного.
— И я с тобой! — закричал Дикси.
— Нет, ты останешься. Пойдем мы с Вачем.
— Но ведь тогда ты не попадешь на ковчег, — сказал Бьёрик. — Мы попробуем дождаться тебя, но если эти чернокожие ворвутся внутрь... ты можешь не успеть.
Гарбуш не слушал — он смотрел на Вача.
Ближе к окраине, где жили бедняки, текла обычная жизнь, но в верхних
Дук Жиото воспользовался этим. Дверь он сломать не смог, но после долгих усилий открыл окно. Увидел оставленный кем-то факел, зажег, осмотрел кухню — ничего интересного, — нашел в кладовой снедь, поел и поднялся на второй этаж.
Он долго ругался, обнаружив, что хозяева забрали все ценное, но после разыскал сундук, задвинутый за кровать, а в нем — серебряную посуду.
Сумка с драгоценностями, отобранная у Альфара, была наполовину пуста. В нее поместился большой кубок, несколько ножей и двузубых вилок. Жиото долго перебирал тарелки и чаши с выгравированными узорами, мучаясь от жадности, безуспешно пытался впихнуть в сумку. В конце концов сунул за пазуху большое овальное блюдо, на котором мог уместиться целый поросенок. У кровати нашел брошенный впопыхах темно-красный кафтан, подбитый мехом, с длинными широкими рукавами, нацепил его на себя и направился вниз. В округе полно домов, где-то могли остаться более мелкие и ценные предметы.
Он отодвинул засов на двери, сделал шаг — и получил ножом в живот.
Вернее, до живота острие не добралось, лязгнуло о посудину за пазухой. Дук выхватил меч, трое бродяг попятились. Долговязый, ударивший Жиото, поднял перед собой два ржавых мясницких ножа. Другой, с бельмом на глазу, держал дубинку, у третьего, кривоногого тощего старикашки, был молоток — не очень тяжелый, но с длинной рукояткой.
— Прочь, твари! — заорал Жиото. — Грабители, мразь! Прочь, или позову стражу! — он попытался рубануть старикашку, но тот увернулся.
Дук встал спиной к стене.
— А эта... — сказал долговязый. — А ты же ж не хозяин.
— Хозяин! — выкрикнул Дук.
— Та не... — протянул бродяга. — Я тутошнего хозяина помню, Бурут его кличут. Жена еще у него красива, толста така — страсть. А как же ж ее...
— Раша, — прошамкал старик, показывая слюнявые беззубые десны.
— А, во! — обрадовался долговязый. — Рашка, точно. А ты... Слухай, а я ж тебя ткнул — крови-та и нету. А чего так?
Край блюда виднелся в распахнутом вороте рубахи под кафтаном, и долговязый наконец заметил его.
— А, та вот же ж! — еще больше обрадовался он. — Это оно што такое?
— Серебро оно такое, — откликнулся старик. — Слышь, Лемех, он — как мы.
— Ага.
— Так чего мы тады разговариваем?
— Ага...
Третий, с бельмом, ни слова не говоря, ударил дубинкой.
Жиото отбил ее, махнул мечом на долговязого, ткнул факелом в лицо старику, прыгнул вдоль стены, но бельмастый преградил путь к отступлению. Замелькало оружие, по темной улице разнесся стук и звон.
Бывший тюремщик был хорошим бойцом, однако справиться с тремя не мог. К тому же тяжелый кафтан мешал двигаться. Старик с обгоревшими бровями шипел, норовя достать молотком до головы Жиото, долговязый беспорядочно полосовал воздух ножами, бельмастый, прыгая по мостовой, орудовал дубинкой.