Некромант-самоучка, или Форменное безобразие
Шрифт:
– Намина, учитывая вашу политкорректность, вы идете в целители. Сейчас же переедете в другой корпус общежития и ключи через Севоя передадите.
– То есть я не права, она все же женщина?! – решила уточнить.
– Идите! – хохотнул магистр.
– Но…
– Ступайте, пока я не заразился идеей на три года закрыть вас в комнате. И запомните, к Сули вам лучше не подходить. С извинениями или без, через год или через три… Никогда.
– Но… знаете, вот это уже прозвучало обидно, я ведь не со зла, а всего лишь от незнания предположила.
– Кадет Сумеречная! Или вы немедленно
А сзади звучит веселое:
– Таррах!
Переезд свершился в тот же день под тихое бурчание духа через эхо-порт о том, что в бывшей моей комнате на привязи сидела кука. Теневая или тенюшечка, как зовут ее в народе – мелкая зловредная нежить, подчиненная против воли. Вот она-то за духом и шпионила, и мастера-водопроводчика выгнала взашей, а почему меня за три ночи кошмарами не извела, так ни он, ни декан не поняли. И, сообщив это, Нваг-нваг Севой заявил:
– Неприятное обстоятельство, своим появлением ты троим моральный ущерб нанесла, а сама осталась невредима.
– Да вы что, издеваетесь?! – возмутилась я, взявшись за неподъемную сумку.
– Как никогда серьезен. И прихожу к выводу, что либо кука с браком была, либо ты с чудом.
– С каким?
Неожиданно призрачный старичок объявился рядом со мной и в раздумье подергал свою хилую бороденку:
– Трудно сказать, но из-за чудесатости этой теневая тебя не тронула. – И хлопком ладоней дух-хранитель перенес меня в другое общежитие, ближайшую дверь распахнул, задвинул в нее мою сумку со «скарбом», приказал: – Входи.
– Но тут живут! – воскликнула я, увидев обстановку с ковровыми дорожками, занавесями, пледами на кровати и кресле у окна и даже с цветами в вазах.
– Уже не живут. Отчислена с третьего курса целителей.
– За что?
– За теневую. – Хлопком Севой собрал все-все присутствующие здесь вещи, щелчком пальцев открыл портал и пинком закинул их в неизвестное пространство, где в следующий миг раздались перепуганные вопли. И призрачный старичок сделал громоподобное сообщение: – Дульгерия Дарремия, за документами явитесь в деканат!
Еще один щелчок – портал закрылся, дух возвестил: «Теперь все твое». Всем моим оказалась абсолютно пустая комната, серая и мрачная, как тюремный блок.
– А мебель куда дели?
– На проверку ушла, вернется через час, – ухмыльнулся и исчез, и уже через эхо-порт прогремело: – «Может, через два!»
До конца дня и даже ночью, когда прибыла наконец-то немногочисленная и весьма потрепанная проверкой мебель, я, ввиду большой и чистой совести, мучилась чувством вины перед неизвестной Дульгерией. На нервной почве пропустила ужин, забыла распаковать вещи, освободить бедного Гирби и узнать расписание на завтрашний день, зато придумала длинную возвышенную речь в защиту прав отчисленной девушки. И когда на востоке забрезжил рассвет, я поставила точку в тщательно продуманном получасовом монологе, повернулась на бок, обняла подушку и решила провалиться в сон.
Как вдруг окно с едва уловимым скрипом открылось.
– Дулька, – послышалось оттуда, – Дуль,
– Нет, – ответила я.
– Как нет? – удивился неизвестный. – Ты что, с собой не привезла?
– Дульгерии здесь нет.
– Да есть ты. Вон, я тебя вижу! – возмутились в темноте, и окно скрипнуло отчетливее, словно бы гость решился войти.
А это уже наглость и нарушение личной территории, которое в академии должно караться. И где, спрашивается, Нваг-нваг Севой с его правилами и предупреждениями? Хлопком включила магический ночник, поднялась на локте, чтобы ответить: «А это не она», но, узрев визитера, заорала не своим голосом: – А-а-а-а-а!
От окна послышалось такое же удивленное «А-а-а!», но в мужском исполнении и удаляющееся, в процессе приближения к земле. Длилось оно недолго – всего семь этажей высоты, но было исполнено столь пронзительно, что мой ночник потух, а я испугалась уже не столько визитера, сколько последствий его падения. Хоть бы выжил!
Но не успела ног на пол спустить, как в окошко поскреблись…
– Дуль, трава есть? – поинтересовались хриплым голосом.
– Н-н-нету… – прошептала я.
И уже другой визитер с досадой:
– Совсем?
– Полностью! – заверила чистосердечно.
– Жаль, – ответил третий, и все удалились. Или не все, потому что снаружи вдруг спросили сипло: – А водица осталась?
– Ни капельки, – простонала невыспавшаяся я, уже мечтая встретиться с этой предприимчивой умницей и помочь ей не с возвратом в академию, а с попаданием за грань.
– А порошки? – прохрипел кто-то, вызвав у меня тихий ик.
– Нет! Ничего нет… и даже Дульгерии нет! Передайте, пожалуйста, остальным. Тут не аптека!
– Да знаем мы, – ответил уже кто-то другой и расстроенно вздохнул.
Вздохнуть-то вздохнул, но никому ничего не передал. И за следующие полчаса я только и делала, что попеременно бегала из спальни в ванную и блокировала окна, потому что эти гады срывали мои охранные проклятья, открывали створки и продолжали вопрошать: «Дуль, трава есть?» И если кто-то из них не получал внятного ответа, то начинал в окно лезть, не забывая подсвечивать себе дорогу. Оценив внешний вид некоторых из них, я поняла, что первый визитер с глазами рыбы и рогами, как у горного козла, был очень даже милым. А еще он был пусть и позарез заинтересованным в траве, но абсолютно ненастойчивым. Упал и больше не вернулся, а эти…
Спустя тридцать минут и тридцать три проклятия снаружи образовалась удивительная тишина. Ушли? Все-все? Не веря в свое спасение, я в вязь проклятий на окнах на всякий случай добавила еще два звена, постояла в середине комнаты, прислушиваясь. Вроде никого. И легла под одеяло с широко открытыми глазами. Закрывать их было страшно, так и виделись мне недо-зверо-люди в шкурах, с рогами и копытами, крыльями, отчего-то разместившимися на голове, с тремя разными хвостами, в чешуе и со складчатыми перепонками вместо рук. И вот мысленно взирая на все эти ужасы, я пропустила момент, когда в моей комнате беззвучно открылась дверь и некто закрывший собой весь проем с жаром сообщил: